Письма, С.А. Рачинскаго къ духовному юношеству о трезвости.

(не для публики).

 Изданiе для студентовъ Казанской Духовной Академiи.

 КАЗАНЬ

Типо-литографiя Императорскаго Университета.

1898.

Дозволено цензурою. 29 апреля 1898 года Ректоръ Д. Академiи

Епископъ Антонiй.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Письма, вошедшие в этот маленький сборник, написаны давно, по поводу случайному, с тою небрежною поспешностью, с какою пишутся, под впечатлением минуты, письма, о появлении коих в печати не может быть и помышления.

Тем не менее, не нахожу повода возражать против желания лиц,находящих уместным их издание, и коим они принадлежат. Ничего личного и частного письма эти в себе не заключают. Продолжаю держаться тех убеждений, которые мне их внушили.

Издание это, прежде всего, будет полезно мне лично, в качестве приложения к безчисленным письмам на ту же тему, которые безпрестанно приходится мне писать людям, мне лично незнакомым, письмам, в кои мне трудно вмещать все то, что я хотел бы им сказать. Дай Бог, чтобы сверх того, неожиданно для меня издающийся сборник принес какую-либо пользу людям, не имеющим со мною и письменного общения!

Да послужат эти немногие строки заменою одного утраченного письма, служившего как бы предисловием к прочим, и содержание коего я совершенно забыл. Да и об этих прочих письмах во мне сохранилосьвоспоминание лишь смутное, не позволившее мне собрать воедино разбросанные в них мысли. Впрочем, мысли так незатейливы и просты, что не требуют предварительного разъяснения. Жалею только о том, что они не нашли выражения более искусного и сильного, защитника, более авторитетного.

г.Татево,   28 марта 1898                                                                                  С. Рачинский

II-е письмо.                                                                                                                                        Татево 16 Декабря.

Любезный N.

Нынешним летом посетил меня один из кандидатов Петербургской Духовной Академии. Он родом из Гжатска и ему пришлось ехать Вяземско-Ржевскою железною дорогой. В N. с ним сели в вагон десяток воспитанников N. Духовного Училища, мальчики 12 – 14 лет. Мой приятель (человек прекрасный) с ними разговорился, и мальчики оказались восприимчивы к его доброму слову, как все мальчики этих лет. Дело было вечером. Ребята расположились ужинать в вагоне, причем уселись тесною кучкой, что-то тщательно скрывая…

И что же? Через десять минут шестеро из десяти мальчиков оказались совершенно пьяными, и принялись шуметь и сквернословить. Насилу удалось уложить их спать. Между пьяными мальчиками были сыновья известных свидетелю этой сцены добрых священников, людей совершенно трезвых.

Требует ли этот рассказ комментариев? Бедным этим мальчикам в училище, конечно, запрещалось пить. Но они ежедневно видели пьянство своих наставников и начальников (увы! академистов). И вот эти дети, эти будущие пастыри безсознательно возложили на себя позорную цепь, которую будут влачить до гробовой доски. Ибо алкоголизм, привитый в детстве, упорен и едва победим. Он в корне подрывает волю, он обращает человека в тряпку, обрекает на животное прозябание или на изнурительную борьбу его лучшего я с губительным позывом, – борьбу, слишком часто кончающуюся сумасшествием и ранней смертью. Обратили ли Вы внимание на распространенность психических расстройств в духовных семьях? Вникните в генеалогию этих семей. В большинстве случаев Вы отыщите корень зла – в наследственном алкоголизме. Говорю на основании тщательных наблюдений, и личных, и сообщенных мне опытными врачами.

И это зло – позорное, чудовищное растет и множится в тот момент, когда от нашего духовенства потребуется напряжения всех сил духовных и нравственных, чтобы стать на высоту настоятельных требований времени. И положить предел этому злу, искоренить его, можете тольковы, будущие наставники духовного юношества…

Конечно, не искорените Вы его никакими поучениями, никакой организацией призора. Искоренить можете и должны Вы его делом, победой над собой, которая одна может дать Вам силу победить это зло в других. Вы ли уклонитесь от этого дела, Вы, вооруженный высшим духовным образованием, которое обратится в тлен и прах без соответствующего подъема нравственного? Посмотрите! безграмотные крестьяне, движимые любовью к ближнему, отрекаются от водки, ограждают от нее детей своих односельцев. Темные проповедники штунды (Протестантско-рационалистическая секта, причисленная указом 1894 г. к особо вредным. Последователи однако отличались нравственным образом жизни. Прим. Ред.) могучим оружием трезвости привлекают к себе еще более темных последователей. Молоканин – грамотей издает воззвание о трезвости[1], которое мог подписать любой православный. Безмерное зло наконец вызывает реакцию. Но реакцию эту должна взять в руки церковь, ради своей части, ради своей славы, ради миллионов, совращаемых лжеучителями, прикрывающими вредное содержание своего учения внешней нравственной истиной.

Трезвость еще не есть нравственность. Но она необходимое условие всякого нравственного преуспеяния. Алкоголь отравляет и, наконец, убивает волю – источник всякого нравственного делания. Много доброго и светлого сохранилось, многое нарождается вновь в нашем духовенстве; но сохраненное погибнет, но нарождающееся не дозреет, если оно не избавится от зияющей язвы, поглощающей все его жизненные соки, отвращающей от него все сердца.

Предлагаемое мною дело для людей зрелых и старых тягостно. Для юношей же Ваших лет, для Вас лично – оно легко. Поэтому обращаюсь к Вам. Пьянство каждого отдельного священника – тяжелый крест для его прихода. Пьянство же пастыреучителя, – а таковым будет почти каждый из вас – ужасно, ибо последствия его в жизни целых поколений будущих пастырей – неисчислимы. Итак, не отвращайте Вашего внимания от доброго дела, но – помогите!

Любящий Вас                                                                                                        С. Рачинский[2]

III.                                                                                                                                                                            17 Декабря

Любезный N.

До Вас, конечно, доходят настойчивые журнальные слухи (ныне опровергнутые) о предстоящей, будто бы в близком будущем, замене платы за требы определенным жалованьем священникам и прочим членам причтов. Не знаю, когда осуществится эта давно намеченная реформа. Но Вы несомненно до нее доживете. Мало того, Вам предстоит воспользоваться ею в качестве священника; еще вероятнее подготовлять будущих пастырей к новым условиям жизни, которые создает эта реформа; быть может руководить осуществлением в качестве епископа.

Нет сомнения, что эта реформа достигнет своей цели лишь там, где священники к ней отнесутся добросовестно. Но главное ее значение заключается именно в том, что она увеличит число добрых священников. Она удержит в духовном звании многих добрых юношей Вашего сословия, уклоняющихся от священства именно вследствие нравственной тягости ныне практикуемого способа вознаграждения священнических трудов; привлечет она в ряды священства и немало иносословных, имеющих к нему призвание.

Всем священникам она возвратит много драгоценного времени, столь необходимого им для исполнения постоянно осложняющихся их пастырских обязанностей.

Но для священников, преданных пьянству, и поэтому неспособных к какой бы то ни было пастырской деятельности, реформа эта будет гибельна. Увы! количество их велико. Совокупность их столь значительна, что можно опасаться самого крупного, самого прискорбного соблазна.

Священник, обрабатывающий землю в поте лица своего; священник, вынужденный угождать и окрестным крестьянам, и кабатчику; священник, не имеющий времени ни читать, ни проповедовать, еще может рассчитывать, в случае нетрезвой жизни, на презрительное снисхождение.

Но священник, избавленный постоянным доходом от гнетущей нужды, коему возвращен подобающий досуг, и остающийся праздным и пьяным, снисхождения не встретит, а станет для всех сугубым соблазном и посмешищем.

Соблазн этот, во что бы то ни стало, нужно устранить в настоящем и, главное, предупредить в будущем.

Последнее – в Ваших руках…

Привозят в духовное училище мальчика из деревенской глуши. Дома он не пил, отца своего не видал пьяным.

Внимание его тотчас напряженно устремляется на учителей – этих распорядителей его будущей судьбы. Все они люди прекрасные. Они лучше, выше деревенских батюшек: движутся они свободно и смело, говорят умно и красиво. Они похожи на тех господ, которые живут в большом каменном доме, около села, и на которых сам папенька взирает с благоговением. А уж учености они безмерной: они окончили курс в столице, в Академии. Особенно хорош один из учителей – молодой, веселый, ласковый. У него множество друзей, таковых же господ, как и он, да и все его любят. По вечерам он ходит в большой вечно освещенный дом, самый красивый на улице, в котором господа играют в карты и веселятся. Часто его приводят оттуда шатающимся, полусонным, но на другой день он опять весел, только немного бледен… Что ж? Видно так и следует жить людям образованным. Веселая эта жизнь, она должна предстоять и нам… Но почему же не попробовать этого веселья и теперь? Ведь пьют же многие из товарищей и с рук сходит… И он пробует. Первая рюмка водки его приводит в совершенное опьянение, возбуждает в нем никогда не испытанные радостные грезы, и эта первая рюмка решает его судьбу. Впредь он не упустит случая доставить себе это смутное наслаждение, – и поступает он в Семинарию с укоренившимся уже позывом к спиртным напиткам и шесть лет сряду безпрестанно удовлетворяет ему. Позыв превращается в привычку, привычка в потребность, властную, непобедимую.

И вот, когда роковая петля окончательно затянулась вокруг его шеи, он становится пастырем душ, совершителем таинств. И обречен он на всю жизнь лицемерить и лгать, и святотатствовать, и нет ему исхода, кроме отчаяния или полного отупения.

Я не сочиняю. Все это постоянно вижу. В моих школах постоянно учатся дети священников и причетников, и оттуда поступают в духовные училища. Туда поступают некоторые мои воспитанники из крестьян.

Подумайте обо всем этом – и помогите!

***

1. IV.                                                                                                                                                                            17 Декабря

Любезный N.

В близком будущем весьма возможна передача всех начальных школ в Духовное Ведомство, поручение руководства ими сельским священникам.

Ведь это было бы вполне логично. С чего начать просвещение народа, как не с оглашения его основными истинами христианства? Ибо народ наш – крещеный, но еще не оглашенный. Кому поручить попечение о наших бедных школах, затерянных в захолустьях, в кои едва заглядывает раз в год на полчаса, учебное начальство, как не пастырю душ, единственному вполне грамотному человеку в околотке.

Почему же одни слухи о такой передаче возбуждают в нашей образованной среде, даже между людьми верующими и церковными, – вопли негодования?

Потому что, когда Сютяев, бедный грамотей-самоучка, выучивший все Евангелие наизусть, обратился к местному священнику за разъяснением своих весьма уместных недоумений, этот пьяный священник швырнул ему Евангелием в голову. Потому, что само обращение крестьянина к священнику в подобных случаях – величайшая редкость. В девяноста девяти случаях из ста крестьянин обратится к доброму сельскому учителю, к Льву Толстому, ко мне, к какой-нибудь пашковствующей даме. И это вовсе не потому, что он считал нас более своего священника сведущими в вещах божественных, а потому, что люди простые ищут в своих духовных руководителях хоть какого-либо приближения к христианской жизни, хоть какого-либо желания просветить их нравственно. Это естественно, это неизбежно.

Порочная жизнь священников ведет к явлениям возмущающим душу. Толпа крестьян, приезжающая за двадцать верст слушать обедню, которая не служится; покойник, целые сутки со всем погребальным поездом ждущий отпевания; больной, умирающий без напутствия, хотя священник под рукой – все это случайности, безпрестанно повторяющиеся в приходе, вверенном пьяному батюшке. Располагать прихожан к беседам о душевных их алканиях со своими пастырями подобные случайности не могут, тем более, что сам пастырь от них решительно уклоняется. Уклонение это не всегда происходит от одного отупения и лени, неизменных спутников пьянства; но также весьма часто от сознания своего недостоинства, от тайного упрека совести, не позволяющей священнику поучать словами тех, которых он развращает примером. Но от этого пасомым не легче.

Вот почему множество людей благомыслящих, горячих поборников церковного характера школы, смотрят на передачу этой школы в руки духовенства, как на сугубую ложь, способную подорвать в конец уважение пасомых к их пастырям, вызвать небывалое еще в России сектантское движение.

Я лично смотрю на дело не столь мрачно. Есть в среде нашего духовенства доблестное меньшинство, по-христиански относящееся к своему призванию. Но не на него возлагаю я мои надежды. Меньшинство это тонет и гибнет среди враждебного ему большинства. Все мои надежды возлагаю на учащееся духовное юношество, в настоящую минуту – на Вас лично, коему пишу эти строки. Вас еще не засосала тина веками наросшего зла. Глаза Ваши не закрыты, слух Ваш не прегражден для грозных знамений времени. Вы еще учитесь, Вы имеете время и думать, и чувствовать. Вам предстоит, Вы призваны создать то духовенство, которое нужно русской церкви. Вы не можете не понимать, на какую высоту нравственную надлежит Вам стать, чтобы быть достойным этой задачи. Поэтому обращаюсь именно к Вам, к Вам лично и в отдельности, ибо только из совокупности индивидуальных усилий создаются дела великие. Прежде всего, станьте тем, чем Вы хотели бы сделать Ваших будущих учеников. В этом да поможет Вам Бог – и тогда с углубленной надеждой мне можно будет сказать Вам: помогите!

1. V.                                                                                                                                                                             19 Декабря

Любезный N.

Нет того глупого человека, от которого при случае нельзя было бы узнать вещей, глубоко поучительных.

На днях, одна из случайностей, неизбежных в деревенской жизни, обрекла меня на долгую беседу с очень глупым человеком. Но человек этот был родом не из нашего уезда, и я навел его на рассказы о людях, окружавших его на родине. При этом он рассказал мне следующее.

В Духовщинском уезде есть сельский священник, уже старый и вдовый, о. Димитрий Лешкевич. Священник этот никогда не пил вина, и никогда не взял ни копейки за требы со своих прихожан.

Вот его нехитрая история. Он из дворян (самых бедных) поступил в Духовную Семинарию по призванию, оставил ее с твердыми намерением никогда не торговать благодатью священства, а жить хозяйством на церковной земле, пользуясь лишь помощью прихожан при обработке этой земли (помощь эта всегда может быть организована так, что прихожан нисколько не обременяет). Женился он на дочери священника и получил за нею приход, населенный одними крестьянами, немного денег и полное хозяйство с запасами на целый год. Но как только он поселился в своем приходе, случился пожар, и все его хлебные запасы сгорели. Дело было осенью.

Матушка решительно восстала против употребления ее денег на прожитье, и стала пилить батюшку, чтобы он объехал приход для сбора хлеба. Пилила, пилила, и наконец батюшка, скрепя сердце, заложил тележечку и поехал в ближайшую деревню. Там он остановился перед первою избой, вошел в нее, и она показалась ему пустою. Но его окликнула баба, лежавшая на печи. Священник изложил повод своего посещения. «Нашел у кого просить», сказала баба слабым голосом, «сама я четыре дня хлеба не ела». О. Димитрий подошел и увидел, что на печи лежит живой скелет.

Он поспешно вышел из избы, сел в телегу, повернул оглобли, вернулся домой и… поставил на своем, несмотря на все ворчания матушки, и сокрушил сопротивление своего причетника. И вот, с тех пор крестьяне обрабатывают его землю, он же совершает все таинства, все требы, даже необязательные, даром. Человек он энергический, хозяин отличный. Каждую весну он раздает и своим прихожанам, и соседям семена ярового хлеба, требуя только возврата их осенью, без всяких процентов. Такую помощь получил от него и мой рассказчик, человек до сих пор ему незнакомый.

Сами прихожане, движимые благодарностью, решили между собой в случаях таких ссуд набавлять батюшке – богатые по мерке, бедные по полумерке на четверть. Разумеется, самые бедные возвращают зерно без этой прибавки, и никогда о. Димитрий сам о ней не заикается.

Теперь он женил собственного своего сына, который также получил место священника, и все свои зимние досуги посвящает школе.

Все это, как видите, просто до нельзя. Но как это хорошо и редко!

Почему же это так редко? Ежегодно поступают на свою высокую должность сотни молодых священников, и из них весьма многие одушевлены самыми лучшими намерениями, приступают к делу с самыми светлыми планами, между коими почти всегда играет видную роль намерение не отягчать своих прихожан излишними поборами, не смущать их душу торговлей дарами благодати. Для осуществления же этих благих намерений постоянно не хватает одного: твердой воли, закаленной предшествовавшими победами над собой. Тот, кто не в силах отказаться от рюмки, никогда не в силах будет отказаться от тысячи мелких удобств и крупных выгод, проистекающих от искусной торговли таинствами и требами, – благо же это искусство выработано до совершенства, и по этой части ничего изобретать не приходится, и самую черную половину работы берет на себя матушка.

Взгляните вокруг себя. Обратите внимание на роковую связь между употреблением спиртных напитков, даже в количествах не производящих последствий, резко безобразных, – и тем расслаблением воли, тою дряблостью характера, которые составляют проклятие нашего современного духовенства, – и помогите в борьбе против этого вечного тормоза всего светлого и доброго!

VI.

Любезный N.

Миссионерское дело в России находится в условиях исключительных, единственных. Не в дальние, заморские страны приходится нам высылать отважных проповедников слова Божия. Дома, в пределах России, приходится нам обращать магометан и язычников, причем, конечно, еще более, чем проповедью, нам приходится действовать примером истинно христианской жизни, обаяние коей неотразимо. Только этим путем могут быть увлечены массы. Вспомните историю первых веков христианства.

Дни язычества сочтены. Столь грубая форма богопочитания должна исчезнуть сама собою при более близком соприкосновении с христианским миром. Нельзя сказать того же самого о магометанстве. Это – сила организованная и живая, крепкая тою долею истины, которую содержит мусульманское учение. И с этою силою мы стоим лицом к лицу. Россия неудержимо, с ускоряющейся быстротой, врастает в мусульманскую Азию, и притом гораздо более обаянием своей высшей гражданственности, чем силою оружия.

Этому политическому успеху, изумляющему мир, далеко не соответствуют наши успехи в области духовной. Результаты нашей христианской пропаганды в мусульманском мире до сих пор ничтожны.

Причины этого прискорбного явления, без сомнения многообразны и сложны. Но ближайшая обязанность Ваша, как воспитанника Казанской Академии, состоит в том, чтобы выяснить себе причины – ибо просвещение мусульманского Востока светом христианства – специальное призвание Академии Казанской.

Да будет мне позволено указать на одну из этих причин, несомненную, очевидную. Всякий искренний мусульманин абсолютно трезв. Мусульманский мир избавлен от одного из позорнейших бичей мира христианского. Пьянство христиан для мусульман – постоянный соблазн, не только потому, что оно есть нарушение вросшей в их плоть и кровь заповеди пророка, но, прежде всего, потому, что оно влечет за собою, на каждом шагу, наглое, отвратительное нарушение тех заповедей Христовых, которые у нас на устах. Пока жизнь мусульман, домашняя, ежедневная, остается благообразнее и чище, чем жизнь соседей-христиан, ни о какой успешной пропаганде мы мечтать не в праве.

Что же сказать о впечатлении, которое производит на мусульман пьянство нашего духовенства? Мыслима ли успешная борьба пьяного священника с абсолютно трезвым муллою? А ведь такая борьба есть прямая обязанность почти всякого из священников, которых Вы призваны воспитать?

Взвесьте громадную ответственность, которая лежит на Вас, будущем наставнике пастырей приволжского края, взвесьте неисчислимое добро, которое Вы можете принести и этому краю, и всей Церкви Христовой приготовлением священников, служащих образцами той жизни, которую они проповедуют! Ведь без соответствия между словом и делом невозможен успех проповеди христианства. Ведь совокупность духовно-учебных заведений Приволжья нельзя рассматривать иначе, чем как громадный миссионерский институт, коему надлежит исполнить самую благодарную, самую колоссальную задачу в мире. Ибо за миллионами мусульман, уже лежащими на нашей совести, уже порученных нам Богом, выдвигаются сотни миллионов мусульман и язычников Индии и Китая.

Можете ли вы вооружиться достаточно, чтобы быть достойными дать импульс великому делу? Кроме вас, дать этот импульс некому, а дать его можно только могучим духовным подъемом, нравственным возрождением нашего духовенства. Этот подъем, это возрождение невозможны, пока это духовенство будет пьянствовать.

Помогите же ему разорвать, сбросить с себя это позорное ярмо. Прежде всего, сбросьте его сами. Пока Вы, цвет духовенства, его не сбросите, чего нам ждать от рядовых священников? Ведь эти священники Ваши питомцы, а людей воспитывают жизнию и делом, а не словами.

Надеюсь на Вас, и молю за Вас Бога.

VII.                                                                                                                                                                           21 Декабря

Любезный N.

Между упражнениями, измышленными покойным Ушинским для воспитанников начальных школ, находится следующее:

Ученик на вопросы: что делает сапожник?.. купец?.. кузнец?.. – должен отвечать: сапожник шьет сапоги, купец торгует, кузнец кует, и т. д.

Между этими вопросами встречается и следующий: что делает священник?

На этот вопрос один христианский мальчик, очень маленький и глупенький, написал при мне такой ответ: поет и водку пьет.

При этом у мальчика не было и тени сатирического намерения: он просто и буквально исполнил указание учителя – не сочинять, а писать то, что сам видел.

Спрашивается: есть ли, кроме православной России, страна в мире, не говорю христианская, но хотя бы мусульманская или языческая, где подобный ответ был бы возможен; более того: где бы он мог быть оправдан тем, что ежедневно происходит перед глазами несчастных детей?

Ибо священники, коих жизнь уходит без остатка на требоисполнение и винопитие, встречаются на каждом шагу.

Христиане ли мы?

Нет, если мы способны мириться с подобными вещами. Нет, если призванные создавать будущих пастырей, мы не напряжем всех сил, чтобы вырвать зло с корнем. Вы – из числа призванных. Вы ли мне не поможете? Вы ещё молоды, для Вас еще не настало время позорных сделок с совестью и правдою. За дело, и начните с самого себя! Да не будет возможен, не будет мыслим в XX-м веке позорный ответ, приведенный мною, на вопрос: что делает священник?

VIII.

Любезный N.

Недавно, один из талантливых французских писателей молодого поколения, Анатоль Франс, в изящном рассказе обработал житие преподобной Таисии (Чет. Мин. Окт. 8-го). Рассказ имел успех, хотя в нем сильно искажен дух древнего сказания. Достойно замечания то обстоятельство, что автор выбрал для обработки именно житие Таисии, а не помещенное под тем же числом, несравненно более содержательное, житие преподобной Пелагии.

Замечательно это житие, во-первых, тем, что в нем, очевидно, дошло до нас не записанное предание, а показание очевидца. Но еще замечательнее оно по глубине своего внутреннего смысла.

Святой епископ случайно встречается с блистательною гетерою и поражен ее несравненною красотою, гармоническим изяществом ее наряда, движений и речей. Ему приходит на мысль, как много искусства, любви и стараний употреблено на усовершенствование этой плотской, соблазнительной красоты; как мало есть христиан, прилагающих таковое же старание к усовершению своей красоты внутренней, духовной. Под этим впечатлением он произносит в церкви вдохновенное слово о красоте духовной – и гетера, потрясенная, побежденная, падает к его ногам и требует крещения.

Согласитесь, что еще более, чем святой епископ Нон, имеем повод мы, современные христиане, быть недовольными собою за свою неряшливость в деле возвышения себя до красоты духовной – в виду того утонченного изящества, до которого доходит современный культ плоти и ее похотей. Не знаю, как Вы, но я в этом отношении очень недоволен собою…

И вот – начал я с самого малого, с самого близкого. Никогда не был я пьяницею. Надеюсь, что не пьяница и Вы. Но ведь этого мало. В осторожном употреблении вина нет никакой красоты духовной. В полном воздержании есть такая красота, ибо оно ободряет других, дает им силу побеждать в себе даже крайнюю неумеренность, застарелую привычку к спиртным напиткам. Это я испытал на опыте. Пока я держался умеренности, все мои речи оставались гласом вопиющего в пустыне. Все со мной соглашались, никто не исправлялся. С тех пор, как я дал и исполняю обет трезвости, за мною пошли тысячи. Как мне не побуждать, не умолять каждого из Вас последовать моему примеру? Если мирянин, сельский учитель, затерянный в безвестной глуши, таким путем собрал около себя столько союзников, возбудил отголоски во всех уголках России, чего не могли бы достигнуть Вы, призванный проповедовать слово Божие на местах самых видных, призванный наставлять сотни и тысячи будущих пастырей? Подумайте об этом, и помогите: затмите мою ничтожную, одиночную деятельность дружною проповедью словом и делом, во имя Церкви, коей Вы должны быть лучшим украшением!

Да хранит Вас Бог.

1. IX.                                                                                                                                                                           22 Декабря

Любезный N.

С легкой руки графа Толстого, у современной молодёжи вошли в моду, и то более на словах, чем на деле, – некоторые, весьма немногие, христианские добродетели. Но Вы, конечно, согласитесь, что в числе их нет одной, которая называется смирением.

Что смирение есть добродетель капитальная, всякому христианину необходимая, об этом, в качестве богослова, Вы со мною спорить не станете. Но едва ли я ошибусь, предполагая, что в качестве юноши Вашего поколения, к этой добродетели Вы не питаете особого влечения, не упражняясь в ней, не испытывали на себе всего того, что она приносит человеку.

Смирение – величайшая сила. Безплодность прекрасных, благородных порывов большинства современных юношей происходит именно от недостатка смирения. Приносить великие жертвы, совершать громкие подвиги приходится редко, и они непосильны людям, не воспитавшим свою волю долгим рядом жертв мелких и темных, но ежедневных, ежечасных. Каждая из них ничтожна, но совокупность их и составляет исполнение долга христианской любви, и придает душе тот тон, при котором возможны и жертвы более великие, подвиги более высокие.

«Не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои; ниже ходих в великих, ниже в дивных паче мене» – сказал тот, кто победил Голиафа. Зову Вас на брань с врагом несравненно более коварным и сильным, чем неуклюжий Филистимлянин. Как же мне не проповедовать Вам смирение?

Вооружимся же им прежде всего, и начнем с ближайшего, мелкого, обыденного. Что может быть ничтожнее и легче отказа от рюмки водки? Однако же не побрезгуем и этим легким самоограничением. Постоянство в нем, как показывает опыт, приносит ближнему великую пользу. О вреде пьянства, физическом, нравственном, кажется, толковать мне с Вами нет нужды. Избавление ближнего от этого зла уже есть великое благодеяние. Но не есть ли также великое благословение, и для пастырей и для пасомых, возвышение служителей Церкви на степень живых примеров безпорочного жития и христианской любви?

От Вас зависит это возвышение. Помогите!

1. X.                                                                                                                                                                             22 Декабря

Любезный N.

При огромном большинстве наших сельских школ имеется лишь по одному учителю, учение же продолжается три года, и поэтому ученики распадаются на три класса, которые, приличия ради, принято называть «группами».

Я уже пятнадцать лет учу в сельской школе и заведую десятком других.

При этом я убедился, что заниматься двумя группами зараз – трудно, тремя же – невозможно. Занятие тремя группами зараз есть ложь. Одна из трех неминуемо, при таких условиях, предоставлена сама себе. Итак, при одном учителе, и без того краткое время учения в сельской школе сокращается на одну треть. Три года школьного учения в действительности сводятся к двум.

Иначе обстоит дело там, где священник действительно приходит на помощь учителю. Каждый раз, как батюшка займется с одной из трех групп, учитель имеет возможность заниматься плодотворно с двумя другими.

Но эти благоприятные условия встречаются редко. По большей части священники уклоняются от правильного посещения школы и предоставляют, de facto, преподавание Закона Божия учителям. Можете себе представить, каково это преподавание, даже, если учитель – человек религиозный и обладает нужными для него знаниями. Ведь давая урок по Закону Божию одной группе, учитель сплошь да рядом вынужден диктовать другой, а третью упражнять в счете!

Убедился я также в том, что во всяком приходе, мало-мальски нормальном, священник имеет время посещать школу почти ежедневно (либо утром, либо после обеда), ибо в учебный период священники избавлены от хозяйственных трудов.

Что же мешает священникам исполнять самую прямую, самую естественную из своих обязанностей, когда за исполнение ее они притом получают добавочное вознаграждение?

В огромном большинстве случаев ничто иное, как пьянство: нельзя и винить священников за то, что пьяными являться в школу они избегают; да и на другой день после попойки человеку не до учения.

Но есть и священники, которые приходят в школу пьяными, совершенно неспособными давать уроки: кричат, шумят, пугают детей…  Не могу выразить Вам всего, что выстрадал я в течение моей школьной деятельности от подобных священников…

Подумайте о бедных детях. Они пришли в школу учиться, конечно, прежде всего, божественному. Но удовлетворить эту жажду божественного учения учителю физически невозможно: ведь он обязан в течение трех кратких зим научить их чтению, русскому и славянскому, каллиграфии, счету, правописанию… Священник же приходит в школу лишь для того, чтобы убедить их, что от священника ничему божественному не научишься. Вот где глубокий, тайный корень всякого отчуждения от церкви, всякого сектантства, всякого раскола.

Кто же может помочь этому горю, кто может предотвратить его в будущем, кроме начальников и наставников духовно-учебных заведений? Но обращаться к ним слишком поздно и поэтому напрасно. Вот почему я обращаюсь ко всем вам, еще не утратившим свою нравственную свободу, к вам, будущим наставникам духовного юношества, обращаюсь к Вам лично, сожалея лишь о том, что не знаю Вас близко, что не могу поэтому говорить с Вами достаточно убедительно, и умоляю Вас: помогите!

1. XI.                                                                                                                                                                            22 Декабря

Любезный N.

Одно из величайших сокровищ Православной Церкви – ее богослужение. Разумею не только незыблемый чин и текст его, записанный в наших богослужебных книгах, но также простой, величавый, высоко-художественный стиль исполнения, выработанный веками, свято хранимый преданием, особенно в хороших наших монастырях. К этой красоте мы привыкли, почти перестали ее замечать. Но она поражает иностранцев. Прочтите, что пишет по этому поводу Леруа-Болиё, далеко не сочувственно относящийся к нашей церкви. Да и каждый из нас присутствуя при богослужении католическом или протестантском не может не оценить громадного преимущества, и в отношении исполнения, богослужения православного.

И что всего более говорит в пользу нашего стиля богослужения, службы наши производят впечатление красоты и величия при средствах самых скромных, даже когда священник служит без диакона, даже когда весь клир состоит из одного человека, – что случается безпрестанно, при столь обыкновенном в наших селах минимальном причте.

Но, само собой разумеется, что при этом необходимо, чтобы этот единственный чтец и певец был исправен, чтобы он читал внятно и пел прилично. Но часто ли это бывает? Увы, если между священниками пьянство есть явление заурядное, то между причетниками трезвость есть исключение. Отсюда голоса, неспособные к внятному чтению и способные только к пению невыносимому. Отсюда неряшливость в пении и чтении, доходящая до безобразия. Отсюда, наконец, весьма часто полная невозможность для священника совершать божественную службу.

Распутная жизнь, нравственное огрубение наших причетников до того уронило их, в сущности, столь почтенную, в большинстве случаев безбедную должность, что во многих епархиях на ней исключительно остаются отброски духовного сословия, пьяницы безнадежные, коих плодят в таком ужасающем количестве наши духовно-учебные заведения.

Исправление таких несчастных трудно: в моей практике оно удавалось только при священнике, абсолютно трезвом. Гораздо легче предотвращение зла, которое не в руках моих и подобных мне проповедников трезвости, а в ваших, ибо корень зла в духовно-учебных заведениях, начиная с духовных училищ.

Ради сокровища, вверенного нам веками, ради миллионов, не имеющих иной духовной пищи, как наше дивное, неисчерпаемо-богатое поучениями и красотами богослужение – помогите!

XII.                                                                                                                                                                           22 Декабря

Любезный N.

За последние 5, 6 лет духовное начальство энергически работает над подъемом учительной деятельности нашего духовенства. Постоянно напоминается ему о необходимости церковной проповеди; непрестанно побуждается оно к ведению внебогослужебных собеседований.

Иные формы пастырского учительства предписаны быть не могут. Но эти иные формы несравненно важнее предписанных.

Сельские церкви наши, даже когда они полны, вмещают лишь незначительную долю своих прихожан; отсутствуют из них именно те, коим всего нужнее пастырские поучения. Уровень знаний большинства прихожан столь низок, что самая простая церковная проповедь им непонятна. Понимают ее лишь те из них, которые прошли через добрую начальную школу. Внебогослужебные собеседования в огромном большинстве сельских приходов средней и северной России – просто невозможны, ибо расстояния не позволяют приходить в церковь более одного раза в день. В этот же один раз – всенощная, обедня, различные требы поглощают до шести часов подряд, после коих и священнику и молящимся необходимы пища и отдых.

Но ведь каждый священник в течение года десятки раз посещает каждый из домов своего прихода для служб и треб, по делам хозяйственным… Во всяком доме предлагают ему водку. Если в первом он выпьет рюмку, весь смысл его объезда погиб. Ибо это обязывает его выпить рюмку и во втором, в третьем же доме всякий назидательный разговор становится невозможным, а в десятый – священник уже вносит неминуемый соблазн…

Не верьте тем лицемерам, которые говорят и печатают, будто крестьяне оскорбляются отказом священника от рюмки водки. Оскорбиться они могут разве предпочтением одного дома другим….

О, если бы вы знали, с какою радостию, с какою любовию, с каким благоговением встречается людьми простыми священник совершенно трезвый, произносящий в каждом доме слово назидания, самое неизбежное, самое простое – столь простое, что он не решился бы его произнести в церкви! Ведь не в составлении мудреных речей сказывается благодать учительства, присущая священству, а в том неотразимом действии, которое производит всякое искреннее слово назидания, сказанное священником! И лишь этими простыми, искренними беседами может научиться священник произносить и в церкви слова, доходящие до всех сердец!

Вот что внушайте будущим питомцам Вашим. Вот что важнее всех ваших риторик и гомилетик. И, прежде всего, ради Христа, научите их трезвости, которая одна дает возможность, постоянно, благовременне и безвременне, – назидать ближнего. Научить же трезвости детей и юношей так легко! Стоит только быть трезвым самому и искренно полюбить детей, которых поручит Вам Бог! – Да сохранит же Он Вас трезвым и добрым, ради будущего Вашего служения!

XIII.                                                                                                                                                                         22 Декабря

Любезный N.

Когда я говорю о пьянстве духовенства, многие возражают мне, что я преувеличиваю, что зло не так велико, как оно мне кажется, и что я напрасно так настойчиво указываю на порок, составляющий явление исключительное.

Трудно ответить на это возражение точными статистическими данными, по самому свойству этого порока, проявляющегося во всех возможных степенях: между умеренностию и пьянством нет определенных границ. Могу только сообщить Вам о результатах моего личного опыта в течение пятнадцати лет, всецело посвященных школьному делу.

Все школы, основанные мною, устроены при церквах и имеют характер церковный. Не располагая значительными денежными средствами и имея на руках школу, в которой учу сам, я вынужден ограничить мою деятельность кругом небольшим и определенным, а именно нашим благочинническим округом, заключающим в себе 13 приходов. При каждой из церквей этих приходов устроена школа, при одной даже две (для мальчиков и для девочек). Само собой разумеется, что устройство этих школ и руководство ими привело меня к самому близкому знакомству с местными священниками.

Вот некоторые из явлений, коих я был свидетелем в течение этих пятнадцати лет:

Отец N. N. был удален из своего прихода за укушение, в пьяном виде, одного из своих прихожан.

Отец N. N. был, по должном наказании, переведен в другой приход за пляску в кабаке и произнесении в церкви непечатных ругательств.

Отец N. N. умер от падения с лестницы во время драки с распутной женщиною. (Священник, говоривший слово на его отпевании, не мог прибрать иного текста, как: не судите, да не судимы будете).

Отец N. N. человек очень старый, в сущности добрый, но постоянно пьянствующий, в пьяном виде (даже в облачении!) приставал к женщинам (я был этому свидетелем!). Посещая школы (он был над ними наблюдателем), он заставлял учеников писать на школьной доске разные сальности… Переведен в другой приход.

Отец N. N., доныне священствующий, допился до того, что редко служит, и уже не раз с ним во время литургии делались припадки, заставляющие его прерывать начатое служение…

Вы видите – я привожу только случаи вопиющие. Умалчиваю о соблазнах менее крупных, но безпрестанно повторяющихся, умалчиваю о том, что творят причетники. Но должен добавить, что все сказанное мною бледнеет перед тем, что творится в ближайшем нашем соседстве, в епархии Тверской.

Все это ужасно, обо всем этом писать больно и стыдно. Но ведь пишу я не для печати, не для разглашения. Обо всем этом пишу лично Вам, потому что Вы можете, потому что Вы обязаны предотвратить подобные ужасы в будущем.

Неужели и в XX-ом веке будет возможен скорбный лист, подобный тому, который посылаю Вам ныне? Да не будет!

Но помните, что все эти безобразия, от коих краснеет бумага, на которой я пишу, могут и должны повторяться, пока наставники духовного юношества не станут для них примером добрых нравов, пока не перестанут лишать себя своею невоздержанностию всякого нравственного авторитета над своими питомцами; пока они не перестанут прививать им своим примером именно пьянство – единственный источник перечисленных мною ужасов, без пьянства в духовном сане немыслимых.

Итак, да поможет Вам Бог сделать эти ужасы для будущих питомцев Ваших – невозможными.

XIV.                                                                                                                                                                        23 Декабря

Любезный N.

Духовные Академии не только рассадники наставников и учителей будущего учащегося юношества духовного сословия. Прежде всего, призваны они воспитать цвет будущего нашего духовенства, белого и черного.

Быть может, Вы не имеете ни малейшего желания вступить в ряды последнего. Быть может, и никто из Ваших товарищей не помышляет ныне о монашестве. И, однако же, можно сказать с уверенностью, что некоторые из вас монахами будут, и ныне невозможно угадать, будете ли Вы лично в их числе, или нет. Дело в том, что жизнь гораздо чаще, чем Вы думаете, приводит к желанию отречься от ее суеты, и что в Вашем воспитании есть элементы, предрасполагающие к такому ограничению, ныне для Вас, вероятно, преждевременному. Далее многие из вас примут священство. Принятие же священства – этого никогда не следует забывать – есть обет, на случай вдовства, фактического монашества. Цвет нашего монашества – вся наша высшая духовная иерархия, вышла и впредь будет выходить из наших Академий. Множество из самых выдающихся наших иерархов были приведены к монашеству не призванием, сложившимся с юных лет, а перстом Божиим, путем вдовства.

Веду я эту речь к тому, чтобы напомнить Вам, что от духа, нравственного строя наших Академий зависит не только будущность нашего белого духовенства, но и будущность нашего монашества, наших монастырей.

Современные монастыри не пользуются сочувствием нашей молодежи, учащейся в Семинариях и Академиях. Но это, конечно, не мешает Вам сознавать громадное значение этих монастырей в прошлом и возможность столь же громадного их значения в будущем. Не можете Вы отрицать и в настоящем великого значения таких обителей, каковы Валаам и Оптина пустынь.

Таких монастырей очень мало. Число же монастырей заурядных значительно и ежегодно увеличивается.

Не приходило ли Вам на мысль, какая громадная дремлющая сила – эти монастыри, рассыпанные по всей России, и ныне, при всем своем несовершенстве, неотразимо привлекающие сердца одною красотою своего богослужения да нравственною высотою немногих истинных иноков? Не задумывались ли Вы над тем, как должна возрасти эта сила в самом ближайшем будущем, когда русский народ будет поголовно грамотным, следовательно, не будет и безграмотных монахов?

Одиночная деятельность о. Никона, того скромного монаха Сергиевой Лавры, который написал около 600 «Троицких Листков» и распространил их в количестве сорока миллионов, есть лишь слабый образчик той коллективной просветительской деятельности, которая предстоит нашим монастырям.

Но думаете ли Вы, чтобы такая деятельность была бы возможна без нравственного подъема и очищения нашей монастырской жизни? Думаете ли Вы, чтобы русский народ продолжал стремиться к нашим обителям, когда Евангелие будет во всех руках, если на этих обителях не почиет отблеск евангельской чистоты? Полагаете ли Вы, что такое возрождение наших монастырей, настоятельно необходимое, может совершиться помимо самых образованных, самых сознательных представителей монашества, которые могут выйти только из Вашей среды.

Блюдите, возвышайте нравственный строй этой драгоценной среды, чтобы могли в ней зарождаться и крепнуть монахи истинные, а не монахи карьеристы. Эти истинные монахи – цвет нашей Церкви, соль нашей земли. Только с умножением их умножаются и обители, подобные Оптиной пустыни и Валааму. Громадное влияние первой из этих обителей на высшие образованнейшие классы нашего общества Вам известно. Известно ли Вам влияние Валаама на людей более простых и темных? Известно ли Вам, что на Валааме соблюдается абсолютная трезвость, и что этим именно сохраняется то благоухание святыни, коим дышит жизнь скромных монахов этого монастыря? Что значат все наши общества трезвости в сравнении с этим примером, сияющим пред глазами безчисленных богомольцев, из всех краев России! Ибо тут, в художественной цельности является соединение трезвости, целомудрия, трудолюбия, смирения, благотворительности, жизнь в Боге и для Бога.

Итак, помните, что всякий Ваш нравственный подвиг, всякий Ваш шаг к усовершению нравственному имеет значение, нравственно более широкое и важное, чем личное Ваше преуспеяние духовное. И это относится и к тем из вас, коим, быть может, предстоит поприще самое скромное. Ибо лишь из совокупности личных усилий каждого из вас над самим собою может создаться тот строй и дух академической жизни, который нужен, чтобы воспитать деятелей великих. – Да хранит Вас Бог и укрепит Вас в искании и осуществлении добра!

1. XV.                                                                                                                                                                          23 Декабря

Любезный N.

В благословенной Италии, где около каждого дома вьются виноградные лозы, где всякий зажиточный земледелец пьет свое  вино – пьянство почти неизвестно. Я провел целую зиму в Риме, не в нынешней шумной столице Италии, а в прежнем, папском Риме, величавом и безмолвном, – и ни разу не встретил на улицах пьяного человека. Причина тому понятна. Виноградное вино – там предмет домашнего производства. Домашнее вино, очень вкусное, содержит столь мало алкоголя, что, принятое в количестве, не обременяющем желудка, оно производит лишь легкое возбуждение, сравнимое скорее с ободряющим действием чая или кофе, чем с одуряющим действием водки, – и сообразно с свойствами этого легкого вина сложились вкусы и привычки населения.

Совсем иное у нас. Чистые виноградные вина в России – предмет высочайшей роскоши. Собственно доступны нам в чистом виде только вина крымские и бессарабские. Но эти вина, действительно чистые, довольно дороги и притом относятся к винам крепким (они занимают средину между винами испанскими и столовыми винами французскими). Что же касается до тех вин, якобы иностранных и виноградных, которые продаются повсюду по ценам до двух рублей за бутылку, то это ничто иное, как водка, разнообразно разбавленная, подслащенная и подкрашенная, к коей подбавлено ради букета лишь малое количество виноградного вина, обыкновенно кавказского. Даже высокие сорта иностранных вин доходят до нас с довольно значительною примесью водки, которая подбавляется не только для прочности, но и для удовлетворения русских вкусов и привычек.

Из этого следует, что громадное большинство русских людей, не только низших, но и средних классов, из спиртных напитков пьет только водку, пьет несомненный яд, в самых малых приемах на человека непривычного действующий вредно и в физическом отношении, и в нравственном, неотразимо расслабляя волю.

Вот почему я настаиваю для людей молодых, находящихся в периоде, в коем слагается и крепнет воля, на абсолютной трезвости. Вот почему я предлагаю срочные обеты трезвости, периодически возобновляемые: за человеком для того, чтобы окрепла его воля, должна быть оставлена разумная мера свободы. Вполне допускаю возможность умеренного, безвредного употребления спиртных напитков: примеры его у всех на глазах. Но отрицаю эту возможность для людей, с волею не окрепшею, с характером не сложившимся. Они не в силах противостоять расслабляющему действию первой рюмки вина; за этою первою рюмкою всегда может последовать вторая, третья и десятая. Опасность эта уменьшается с годами, с нравственным ростом человека. Но она никогда не исчезает вполне. Вот почему считаю полное воздержание делом благим и для людей взрослых и зрелых, особенно для тех, которые призваны руководить другими, воспитывать их и назидать, т.е. для учителей, для духовенства, для родителей. До этого убеждения довела меня долгая педагогическая деятельность, долгое общение с учителями и священниками, долгая жизнь, протекшая в самых разнообразных общественных сферах. Могу ли не поделиться этим убеждением с Вами, будущим пастырем и учителем?

Итак, прочтите терпеливо мои безсвязные писания. С Вами говорит человек, от души желающий Вам добра.

XVI.                                                                                                                                                                         23 Декабря

Любезный N.

Истекшие два года ознаменовались повсеместным возникновением обществ трезвости. Ужасающее усиление пьянства во всех сословиях вызвало эту форму борьбы против возрастающего зла. Инициатива некоторых усердных деятелей пошла навстречу назревшей потребности, и доброе дело с каждым днем разрастается.

На это явление тотчас обратило внимание наше высшее духовное начальство: епархиальные архиереи и сам св. Синод. Духовенство, и городское и сельское, настойчиво побуждается принять дело в свои руки, способствовать борьбе с пьянством и словом, и примером, и основанием при церквах общин трезвости.

Ничто не может быть разумнее такого отношения к делу наших духовных властей. Действительно, борьба с пьянством есть дело по преимуществу пастырское. Привести к результатам благотворным и прочным она может только, если она ведется на почве религиозной, в формах, освященных Церковью. Желательно, прилично ли, чтобы в этом деле, по существу своему входящему в круг деятельности пастырской, на первый план выдвигались миряне, подобные мне, или даже люди, прямо враждебные Церкви, как гр. Л. Н. Толстой?

Но в побуждениях, исходящих от высшего духовного начальства, заключается и некоторая опасность. Приходское наше духовенство привыкло смотреть на подобные архипастырские увещания с точки зрения канцелярской, как на бумаги «к исполнению», и при таком взгляде «исполнение» это рискует сделаться карикатурою предначертаний высшего духовного начальства.

Говорю не на основании одних только предположений. Уже теперь многие священники, преданные неумеренному употреблению спиртных напитков, ничтоже сумняся, и не думая изменять своего образа жизни, принялись усиленно проповедывать против пьянства, и заводить общества трезвости.

Разумеется, такая проповедь возбуждает в слушателях только смех, такие «общества трезвости» существуют только на бумаге (в члены такими священниками обыкновенно записываются дети да немногие взрослые прихожане, не употребляющие водки — десяток таковых можно найти во всяком приходе).

Этим путем только усиливается соблазн, производимый пьянством священника. Но «бумага» очищена. Произнесено столько-то проповедей. Основано общество, и членов в нем числится столько-то.

Пишу Вам об этом для того, чтобы обратить Ваше внимание на зло, несравненно более глубокое и общее, чем самое пьянство вашего духовенства. Зло это — та ложь, коею проникнуты все отношения его и к начальству, и к пасомым. Наши сельские батюшки громко исповедуют что«ложь (а не ложъ) конь во спасение», придавая этому изречению Псалмопевца, чрез превращение подлежащего в сказуемое, кощунственный смысл поощрения ко лжи…. Это толкование я своими ушами слышал от нашего отца благочинного на экзамене в сельской школе — и сгорел от стыда, но скандала поправить не мог, ибо спорить — значило бы его подчеркнуть.

Ради Христа, обратите на это зло все Ваше внимание, боритесь, победите его в Вашей будущей учительской и пастырской практике. Увы! в педагогической практике духовно-учебных заведений первым, постоянным поводом ко лжи служит именно пьянство учащих и учащихся. Пить водку воспитанникам абсолютно воспрещено. Но они пьют, и помешать этому пьющее наставники не в силах…. Отсюда преступное снисхождение, лицемерное укрывательство зла, отсюда гибель целых поколений служителей алтаря. Сжальтесь над будущими Вашими воспитанниками, будущими пасомыми. Сохраните за собою свободу спасать их от опасности, постоянно им грозящей. Спасти их можете только Вы — не полицейскими мирами, не красными речами, а только примером Вашей жизни. Пустое ли, праздное ли дело я предлагаю Вам?

Да поможет Вам Бог совершить его!

XVII.                                                                                                                                                                       24 Декабря

Любезный N.

Между религиозными движениями, смутно зарождающимися в Западной Европе, ни одно, быть может, не облеклось в формы столь смешные и отталкивающие, как то, которое воплотилось в учреждении пресловутой «армии спасения». Вам известны из газет уличные деяния этой «армии». Пестрая толпа мужчин и женщин из низших и средних классов, именующих себя полковниками, офицерами, рядовыми, в военных мундирах, с барабанным боем и распущенными знаменами, расхаживает по улицам, призывая к спасению; устраивают на площадях и в наемных помещениях импровизованные богослужения, порядок которых зависит от вдохновения руководителя. «Армия» издает уличные листки с военными названиями, в коих о делах внутренней миссии говорится до последних подробностей техническим языком военного дела… Это — верх безвкусия, это граничит с кощунством. Как объяснить себе эту игру в солдатики на почве религиозной?

Объяснение заключается в том, что тут — не одна игра. Настольная книга «генерала» Бутса — устав английской армии, и его армия спасения — действительное войско. Дисциплина в ней царствует безусловная, примерная, не дисциплина внешних форм, а дисциплина нравственная, дисциплина полного искреннего послушания. Все члены организации ведут абсолютно чистую семейную жизнь, и жены — обязательные помощницы своих мужей в делах церковных. В противоположность монашеским орденам, армия спасения строит именно на браке свою боевую организацию. Сам генерал Бутс возлагал на свою жену (недавно умершую) добрую половину своих трудов. У него пять сыновей и семь дочерей. Вся они от рождения воспитаны для миссионерской деятельности. Все они ныне проповедуют, кто в Англии, кто в Америке и Индии, кто в разных странах Европы. Все члены армии (их около 23000) придерживаются абсолютной трезвости. Нравственное влияние «армии» на низшие слои населения Англии — громадное. Главная газета армии — «The war cry» — (военный клич) расходится в 300000 экземпляров. В фабричных центрах, посещаемых отрядами «армии», во все время пребывания в них отряда, кабаки остаются совершенно пустыми. Всякое такое посещение оставляет за собою многочисленных обращенных (по нелепой терминологии армии — пленников) добровольно подчинившихся строгой нравственной дисциплине армии. О силе и прочности организации ее всего яснее свидетельствуют громадные денежные средства, коими она располагает, и которые собраны исключительно с людей бедных, так как до последнего времени высшие классы относились к затее генерала Бутса с презрительною насмешкою. Армия тратит ежегодно 750000 фунтов стерлинг (сравните по курсу, сколько это миллионов рублей) и содержит безчисленное множество безплатных школ, библиотек, столовых, приютов для сирот, увечных, больных, умалишенных, падших женщин… Каноник Лиддон, одно из светил англиканской церкви, английский златоуст, как величают его соотечественники, посетив одно из собраний армии спасения, сказал: «Стыжусь самого себя!.. Если только подумать, какая малая доля истины доступна этим бедным людям! А между тем, какой контраст между тем, чего они достигают, и тем, чего достигаем мы! Да, то, что я воочию видел на этом собрании, исполнило меня стыда за всех нас, обладающих полнотою истины и не умеющих пользоваться ею!»

А вот слова одного из выдающихся мыслителей Англии:

«Да, все мы были на ложном пути, все мы — Герберт Спенсер, Матью Арнольд, Гаррисон и прочие, положившие свою жизнь на борьбу с суеверием, на создание новой эры, основанной на разуме, развитии, просвещенном понимании собственной пользы. Этот Бутс более подействовал на современное поколение, чем все мы, вместе взятые».

Нужно заметить, что в богословствование армия спасения до сих пор не пускалась, ограничивалась признанием общих всем христианским исповеданиям догматических элементов. Но эта мудрая сдержанность едва ли продлится. Генерал Бутс уже издал книгу, в коей излагает широкие свои благотворительные замыслы, направленные к нравственному воскрешению масс, погибающих в нищете и безверии. Вступив на поприще литературное, оно едва ли избегнет более точного определения вероучения армии, а такие определения для религиозных организаций, оторванных от Церкви, в высшей степени опасны. Ибо та полнота истины, о которой говорит каноник Лиддон, доступна только Церкви, и отчуждение от нее, неминуемо, рано или поздно, ведет к умствованиям кривым и односторонним, в свою очередь влекущим за собою пагубные практически последствия.

Нравственный же успех, достигнутый армиею спасения, зависит исключительно от элементов несомненно церковных, вошедших в ее устройство.

Дикий военный церемониал, в который она облекла свою деятельность, есть лишь один из тысячи симптомов необходимости внешних форм богопочитания. Потребность в них столь присуща природе человеческой, что и в протестантском мире, сделавшем все возможное для подавления этой потребности, она громко заявляет свои права, и, лишенная богослужебных сокровищ, накопленных веками, находить временное удовлетворение в формах безвкусных и нелепых, но сильно действующих на внешние чувства, на огрубевшее воображение уличной толпы. Совершенно церковна строгая нравственная дисциплина, господствующая в армии, и в высшей степени желательно, чтобы такая же дисциплина установилась в Церкви, не только в теории, но и на практике. Мне нет надобности напоминать Вам, что в нашей Церкви она не существует. Все вы, питомцы Церкви, подвержены строгой регламентации, но сознания нравственной обязанности повиновения в вас нет, и поэтому вся эта регламентация остается мертвою буквою, вредною ложью. Она не исполняется, а обходится. Не повиноваться научаетесь вы, а только скрывать свое неповиновение. Поэтому при переходе к деятельности практической, вы, в качестве учителей и пастырей, оказываетесь безсильными. Ибо человек, не прошедший школу искреннего повиновения, абсолютно неспособен приобрести над другими ту нравственную власть, которая составляет сущность пастырства и учительства.

Вполне церковен в армии спасения христианский взгляд на брак, как на средство взаимной помощи и в личном спасении и в назидании ближнего. Жена наставника, жена пастыря обязана в пределах и формах, допущенных Церковью, помогать своему мужу в его жизненном деле. Какую громадную помощь в их пастырской деятельности могли бы оказать нашим священникам их жены и дочери! Но, к сожалению, в огромном большинстве случаев, самая-то деятельность эта не существует!

Наконец, и паче всего, церковно нравственная жизнь наставников армии: их целомудрие, их ранние браки, их абсолютная трезвость, их непрестанный труд, их безкорыстие (довольствуются они содержанием скудным, исключающими всякую мысль о роскоши). Люди эти делают все, что в их силах, чтобы назидать свою паству, не только словом, но и делом. Отсюда радостное, светлое настроение, господствующее в армии. Совесть этих людей спокойна, жизнь их полна. Поэтому и слово их действительно.

Итак, не станем гордиться тою полнотою истины, коею мы обладаем, как сыны православной Церкви. Скорее мы должны, стыдиться того, что, при обладании этою полнотою, нам еще приходится учиться многому от такого уличного сброда, как «армия спасения».

Благодарение Богу! Православная Церковь не нуждается в барабанах, чтобы привлекать своих чад к слушанию слова Божия.

Величественная одежда нашего духовенства повнушительнее военных мундиров. Чиноначалие, нравственные уставы нашей Церкви сохранены в незыблемой целости и чистоте. Станем же, наконец, достойными наполнить эти величавые рамки, станем православными христианами духом и истиною, станем искренними в слове и деле — и для нас станет немыслимым искать примера и назидания в таких смутных и преходящих явлениях, как «армия спасения»!

Но пора кончать это слишком длинное письмо. Боюсь утомить Вас, и поэтому именно пишу каждому из вас в отдельности. Верю, что искреннее мое слово никому из вас не принесет вреда, а Вас лично наведет на мысли добрые.

XVIII.                                                                                                                                                                      24 Декабря

Любезный N.

Один из самых распространенных предрассудков против трезвости есть тот, который приписывает алкоголю действие согревающее, якобы драгоценное в нашем суровом климате. В жизни всякого рабочего человека, говорят мне, есть случаи, где необходимо для сохранения здоровья, самой жизни, быстро согреться, а для этого лучшее средство — рюмка водки. Требовать абсолютной трезвости от священника, прибавляют многие, просто жестокость. Священник обязан во всякую погоду спешить с покаянием к умирающему. Он обязан совершать в лютый мороз службы и требы на открытом воздухе. Во всех этих случаях рюмка водки ему необходима.

Нет сомнения, что прием алкоголя доставляет озябшему человеку благотворное ощущение теплоты (происходящее от прилива крови к внешним покровам): но столь же несомненно, термометрически доказано,что всякий прием алкоголя понижает температуру тела, и чрез это делаетего более восприимчивым к простуде, а в случае сильных приемовалкоголя и очень низкой внешней температуры, значительно усиливает опасность замерзания. До 99% случаев замерзания происходят с людьми, неумеренно выпившими.

Самым низким температурам подвергаются люди, подымающиеся на значительную высоту над уровнем моря при посещении горных вершин, и люди, посещающие страны полярные.

Профессор Тиндаль, специалист по исследованию горных вершин, совершивший безчисленные восхождения, предостерегает путешественников против употребления спиртных напитков во время этих восхождений. Временное усиление энергия, вызванное этими напитками, влечет за собой соответствующий упадок сил; охлаждение же крови, происходящее от алкоголя, влечет за собою оцепенение и опасность замерзания.

Доктор Алексеев, подробно изучивший, в западной Европе и Северной Америке вопрос об алкоголизме и трезвости, сообщает следующий любопытный факт. До середины текущего столетия китоловные суда, отправлявшиеся на промысел в страны полярные, постоянно брали с собой значительные запасы коньяка и рома, для поддержания сил и здоровья своего экипажа при температурах, исключительно низких, положительно вредных для человеческого организма. Но с развитием в Англии и Америке обществ абсолютного воздержания оказалось, что люди абсолютно трезвые несравненно лучше переносят низкие температуры, чем их пьющие товарищи. Это преимущество людей трезвых столь разительно, что ныне принято правило для китоловческих судов не брать с собою ни капли спиртных напитков на полярные плавания, так как холод усиливает опасный позыв к этим напиткам в людях, к ним привыкших.

Полагаю нелишним сообщить Вам эти факты, так как предрассудок о пользительности водки весьма распространен в духовном сословии.

Водка, как всякий яд, в известных случаях может служить драгоценным лекарством. Но определение этих случаев, довольно редких, принадлежит врачу. Притом лекарство это производит свое действие на людей крайне умеренных или абсолютно трезвых, ибо привычка в водке уничтожает ее целебное действие.

Это я испытал на себе. Лет пять тому назад я заболел оспою, болезнию в мои лета тяжкою. По миновании болезни настал совершенный упадок сил, который был устранен приемом одной ложки хереса за обедом и ужином. Само собою разумеется, что такой прием на человека, употребляющего спиртные напитки ежедневно, не произвел бы никакого действия. Но я уже четыре года не пил ни вина, ни водки. — Подробности эти мелочны, соображения эти ничтожны, в сравнении с нравственною стороною вопроса о трезвости; но и на эту сторону дела следовало указать во избежание недоразумений.

То, что нам нравственно полезно, никогда не вредит нашему здоровью. Иначе и быть не может, если истина то, что говорит Библия о сотворении человека.

Да сохранит же Вас Бог от всего того, что могло бы нарушить в Вас образ и подобие Божие.

XIX.                                                                                                                                                                          24 Декабря

Любезный N.

Спаситель наш Иисус Христос несомненно пил вино («Прииде Сын Человеческий, ядый и пияй…» «…Не имам пити сего плода лознаго…»)

Не грешим ли мы, проповедуя воздержание, коему не находим примера в земной жизни Спасителя?

Полагаю, что нет. И это по следующим причинам. Никому из разумных проповедников трезвости никогда не приходило на ум считать за грех употребление легких виноградных вин, не производящее никакого опьянения.

Грех заключается именно в приведении себя в это состояние какими бы то ни было средствами: вином ли, водкою, опием или гашишем. Спаситель, принявший на себя естество человеческое, разве греха, не мог пить вина иначе, как в мере абсолютно безгрешной.

Но как велика опасность для человека, причастного греху – даже для величайшего праведника, преступить эту меру, – мы видим из примера Иоанна Крестителя. Он, коего болий не восстав рожденных женами, счел же нужным оградить себя назорейским обетом и не пить ни вина, ни сикера… И заметьте, что опасности, нас окружающие, несравненно сильнее, чем те, коим подвергался Предтеча. В его времена не существовали те сильно и быстро опьяняющие напитки, которые ныне одни нам постоянно доступны. Как же нам, грешным и слабым, считать себя в этом отношении более сильными и стойкими, чем тот, кто был Пророком? Не достойнее ли, не разумнее ли смиренно следовать его примеру?

Напомню Вам по этому поводу другую черту из жизни Спасителя – насильственное изгнание торговцев из храма. Пример этот доказывает, что не всякое насилие есть грех. Но разумно ли, осторожно ли мы поступим, приняв именно этот пример из жизни Христа за норму нашего поведения? Не сообразнее – ли со слабостью человеческой природы помнить заповедь Спасителя: побеждайте зло добром?

Поэтому не говорю Вам: всякое насилие есть грех. Но говорю Вам: воспитайте душу Вашу в совершенной кротости, чтобы праведный гнев Ваш против зла никогда не вовлекал Вас в злобу против ближнего.

Не говорю Вам: всякое винопитие есть грех. Но умоляю Вас: воспитайте Вашу волю совершенною трезвостью, чтобы никогда винопитие не вовлекло Вас в грех опьянения.

Вот смысл тех срочных обетов, которые я предлагаю Вам, изведав их пользу на безчисленных опытах. Предлагаю их Вам только потому, что положительно знаю, какое неисчислимое добро исполнение подобных обетов принесло бы и лично Вам и Вашим близким.

Итак, да поможет Вам Бог примкнуть к нашему союзу.

1. XX.                                                                                                                                                                          25 Декабря

Любезный N.

Свобода – величайшее из нравственных благ. Безусловной свободы нет на земле, ибо наша благая воля ограничена неразрывною до нашей смерти связью души с телом, ограничена тысячью воздействий внешних, материальных и нравственных. Тем более должны мы дорожить тою долею свободы, которая нам на земле доступна, тем более остерегаться от наложения добавочных пут на нашу разумную волю.

Из этих пут – самая тяжелая и цепкая – наши привычки, наши искусственные, нами самими созданные, потребности. Сюда относятся, все, так называемые, потребности комфор­та, роскоши, безцельного развлечения, искусственного возбуждения. Сюда, прежде всего, относится искусственная потребность в спиртных напитках. Ибо эта привычка не только есть порабощение неестественному позыву, но вместе с тем источник постепенного ослабления, глубокого извращения воли, – свободною же может быть только воля здоровая и сильная.

Власть нашей воли над миром внешним ограничена весьма тесными пределами; власть же ее над животною половиною нашего «я» столь обширна, что пределов ее указать невозможно. В этом убеждает нас и история великих подвижников, и наблюдение над нашими ближними, и, яснее всего, терпеливое наблюдение и опыт наш над самими собою. Да сохранит нас Бог суживать этот простор, Им нам дарованный. Ибо только на этом просторе и возможна деятельность, отражающаяся и на внешнем мире, деятельность, служащая ко благу и возвышению ближнего. Ибо не чистый разум управляет миром, а разумная воля, освященная любовью. Но вслед за управлением воли притупляющее действие спиртных напитков погашает и разум, обезсиливает любовь. Да сохранит Вас Бог от медленного, подчас и страшно-быстрого, ракового процесса разложения, который влечет за собой усиливающаяся привычка к спиртным напиткам. А чтобы этот жернов, который сами мы возлагаем себе на выю, не потянул Вас ко дну, не возлагайте его на себя; если он уже возложен, сбросьте его! Дайте окрепнуть Вашей воле до той степени, при которой винопитие не может более сделаться привычкою, а до тех пор – не пейте больше вина! Повторяю – это единственное средство, чтобы обезпечить за собою величайшее из благ земных, чтобы сохранить его за собой и за теми человеческими душами, которые будут вверены Вашему попечению. Ибо, если Вы погибните в борьбе со злым пороком, Вы погибнете не один, а погубите тысячи ближних. Вы призваны учить, назидать, спасать души. Не забывайте этого, и последовать моему совету Вам будет легко.

Да поможет Вам Бог исполнить его.

XXI.                                                                                                                                                                          25 Декабря

Любезный N.

Школьное дело в северной полосе России обставлено немалыми трудностями. Одна из главных между ними – редкость населения, разбросанность малых деревень на значительных пространствах, не позволяющая детям ежедневно ходить в школу, но заставляющая их жить при ней, чтобы иметь возможность учиться.

Отсюда важность устройства при школах общежитий, в которых ученики могли бы под надлежащим надзором, найти приют в учебный период года, могли бы и в часы свободные от уроков упражняться в нехитрых умениях, сообщаемых им в школе.

Взвесьте, какую ответственность возлагает на учителей такое, вынужденное обстоятельствами, устройство школ. Сорок, пятьдесят детей, собравшихся под одной крышею, ни на минуту нельзя оставлять одних. Добрый учитель, заведующий школой с общежитием, поднимает подвиг, в своей неприглядности и скромности святой и великий. Вознагражден он только возможностью сделать для своих питомцев несравненно более, чем может сделать учитель, имеющий дело со своими учениками только во время классов.

Мною устроено немало школ с общежитиями. Вы поймете, что это возложило на меня и обязанность подготовлять учителей, способных заведовать такими школами. Это дело наряду с обучением малых ребят и наполнило пятнадцать лет моей жизни. Оно и навело меня на мои заботы о трезвости. Вы согласитесь, что поручить всецело на половину года пятьдесят детей можно только человеку абсолютно трезвому.

Благодарение Богу! Из всех учителей, воспитанных мною (около сорока) толькоодного не удалось мне оградить от винопития.

Два слова о последнем. Это был мальчик, очень способный и добрый, но из пьяной семьи, и пристрастие к водке было привито к нему с раннего детства, как это (увы!) слишком часто встречается в крестьянском быту. Тем не менее, мне удалось побудить его к усилию над собою, и он года два придерживался трезвости безусловной.

Я решил поручить ему одну из основанных мною школ (церковно-приходскую). По этому случаю я сам послал его сделать визит нашему отцу благочинному, человеку крайне самолюбивому. От отца благочинного он вернулся совершенно пьяным. Отец благочинный – отъявленный враг общества трезвости, но я не ожидал от него такой решительности и быстроты действий.

Это было началом гибели несчастного юноши. Ныне он в состоянии полной нравственной невменяемости и никакого дела ему поручить невозможно.

Понимаете ли Вы теперь настойчивость моей проповеди трезвости, в среде духовного юношества? Говорю Вам вещи не надуманные, а пережитые и выстраданные. Ответственность учителя бедной сельской школки – что она, в сравнении с ответственностью предстоящею каждому из вас? Мое ничтожное дело – что в сравнении с тем делом, которое может, которое должно быть совершено, не говорю, всеми вами в совокупности, но каждым из вас в отдельности, но лично Вами, к кому я пишу эти строки?

Я болен и стар. И то немногое, что я делаю теперь, скоро станет мне непосильным. Как же не взывать мне о помощи, и именно к Вам, призванному на дело спасения душ, к Вам, молодому и сильному?

И так, помогите! И да хранит Вас Бог.

XXII.                                                                                                                                                                        25 Декабря

Любезный N.

Если в чем-либо с церковным преданием никогда не расходилась библейская критика, даже самого отрицательного оттенка, то это – в признании глубокой древности книги Судей.

В этой книге, а именно, в несомненном прологе сказания о Самсоне (гл.8), мы находим драгоценное дополнение к гл.6 книги Чисел, посвященной изложению предписаний, относящихся к назореям.

Ангел, возвещающий матери Самсона о его рождении и о том, что он будет назореем Божиим, как нечто, само собой разумеющееся, возлагает и на мать будущего назорея временные обеты назорейства – черта глубоко знаменательная в виду очевидной наследственности пороков, проистекающих из ослабления и извращения воли.

Самая книга Чисел говорит о назорействе, как об институте существующем, давно известном. И эта черта заслуживает особенного внимания, в виду духовного, чисто Новозаветного характера этого института.

Действительно, назорейство выходит из рамок формального – обязательного закона и вводит нас в область духовной свободы, в ту область, которая с возникновением христианства приняла размеры столь обширные, в область победоносного подвижничества, расширившего до крайних пределов владычество духа над плотью.

Обеты назорейства, как видно из книги Чисел и подтверждается книгою Судей, допускались двоякие: пожизненные и временные; в обоих случаях первым условием ставилась абсолютная трезвость.

Полагаю нелишним напомнить Вам об этой почтенной родословной наших современных обществ трезвости. Она доказывает нам, как рано люди, ревнующие о свободе духовной, нашли нужным оградить ее именно от расслабляющего действия спиртных напитков: как рано это спасительное самоограничение освящено благословением Церкви. И заметьте, в какие знаменательные моменты церковной истории являются великие назореи, о коих повествует Писание… Пророк Самуил! Иоанн Креститель!

О, как нужно и в наши дни пробуждение этого духа назорейства! Как радостны первые признаки этого пробуждения!

Но радость преждевременна, пока движение это не коснется вас, и не только коснется, но и найдет между вами убежденных носителей. О том, чтобы это совершилось, ежедневно молю Бога. Для того, чтобы это ускорилось, пишу Вам эти строки.

XXIII.                                                                                                                                                                       24 Декабря

Любезный N.

Вчера посетил меня священник соседнего прихода. Приход этот принадлежит к другой епархии, очень обширен и граничит с нашим. Многие крестьяне этого прихода, привлеченные пением моих учеников, посещают нашу церковь, что повлекло за собой и присоединение многих из них (более сотни) к Татевскому обществу трезвости.

Батюшка их до сих пор к этому делу относился недружелюбно, ибо сам любит выпить. Но новейшие циркуляры духовного начальства, предписывающие священникам радеть о трезвости, заставили его переменить фронт. Он принялся проповедовать против пьянства и предлагать своим прихожанам открытие самостоятельного общества трезвости. Я серьезно предупреждал его об опасности такого предприятия при положении его собственного образа жизни. Он мне не внимал, и предсказания мои сбылись.

Трезвые его прихожане естественным образом не пожелали стать под руководство человека пьющего; пьяные стали его же попрекать его пьянством, и это даже в церкви, при беседах о трезвости. Прижатый к стене, батюшка, наконец, изъявил намерение сам дать обет абсолютного воздержания и для этого назначил будущее Воскресение, приглашая всех желающих последовать его примеру.

От души желаю, чтобы этот вынужденный обет был исполнен и вызвал много других обетов, вполне добровольных.

Но нормален ли, приличен ли тот порядок вещей, при коем священника приводит к трезвости пример его безграмотных прихожан, а не происходит явление обратное?

Предоставляю это на Ваш суд, ибо на Вас лежит ответственность за многих будущих пастырей. Помните это, готовьтесь к предстоящему Вам великому делу: нет в нем сторон безразличных и мелких. Та частность, на которую позволяю себе столь настойчиво указывать Вам, по обстоятельствам времени, приобретает значение громадное, роковое. Итак, поразмыслите о ней.

XXIV.                                                                                                                                                                       26 Декабря

Любезный N.

Вам, вероятно, кажется странным и смешным тот необычный способ, коим я вступаю с Вами в сношения. Да, он смешон и странен, но обстоятельство это нисколько меня не смущает. Дело в том, что многое не дается и не удается нам именно потому, что мы боимся казаться смешными и странными. Победа над этой боязнью уже сама по себе есть великая победа, ибо удесятеряет наши средства деятельности, охраняет в нас ту смелость, которая города берет.

Значит ли это, что я жду от своего причудливого предприятия какого-либо непосредственного, практического результата?

Нисколько. По всей вероятности успеха не будет никакого. Но кроме боязни смешного, есть другая боязнь, гибельная для всякого практического дела. Это боязнь труда, не обещающего верных результатов, боязнь предприятий, коих успех неправдоподобен.

Все хорошее трудно, все прекрасное неправдоподобно. На это нужно покориться, и все-таки и словом и делом, неусыпно и неустанно, работать над тем, что неправдоподобно и трудно, ибо из-за вещей правдоподобных и легких не стоит и жить на свете.

О своем красноречии, о достоинстве моих писаний, я – мнения весьма невысокого. Но постоянно помню, что не нами, а через нас, творится все доброе, совершающееся на земле. Помните это и Вы. Соображения, высказанные мною по поводу борьбы с пьянством, имеют смысл несравненно более широкий. Вся Ваша жизнь будет посвящена исполнению задач, на земле неисполнимых. Только преследование этих задач всем существом своим, всею силою воли и мысли, сделает Вас тем, чем Вы должны быть, солью земли, носителем добра, охранителем возможного на земле общения с жизнью небесной!

Сделаться таковым да поможет Вам Бог!

XXV.                                                                                                                                                                        26 Декабря

Любезный N.

Одна из причин, наиболее способствующих в настоящее время развитию нравственного зла, есть суеверие в прогресс.

Суеверием этим проникнуто большинство современного человечества. Реакция против этого суеверия, выразившаяся в пессимизме Шопенгауеровской школы, охватила относительно незначительное меньшинство.

Обе крайности в нравственном отношении одинаково вредны. Первая заставляет нас покладать руки, в надежде, что мировой процесс без всякого нашего участия поднимет нас своею волною все выше и выше. Вторая в этом процессе видит лишь стремление к упразднению бытия, которое и есть зло, от коего можно спастись лишь упразднением воли, этого необходимого органа всякой нравственности.

Дело в том, что земная жизнь не красна, несмотря на все баснословные улучшения, внесенные во внешние ее условия гением XIX века; даже во многих сферах своих становится несносною и грозится сделаться сплошь невыносимою, если мы будем продолжать мечтать о том, что она просветлеет и очистится сама собою.

Утопии о земном блаженстве чужды христианскому мировоззрению. Но обязанность всякого христианина – сделать земную жизнь сносною для себя и для ближних, сносною настолько, чтобы дать людям возможность не забывать о небесной.

Достижение этой скромной цели требует усилий громадных, непрестанных, и это, убаюканные мечтаниями о прогрессе, мы забыли. Для достижения этой цели лилась кровь мучеников, подымались труды подвижников, изводилась жизнь всех светочей человечества. И эти труды, эти подвиги, эти жертвы, должны повторяться постоянно сознательно и радостно, чтобы земля не обратилась в ад.

Но силы на эти подвиги приобретаются не вдруг. Нужно учиться «терпению, великодушию и кротости». Нужно учиться любить. И, чтобы научиться любить, не нужно упускать ни одного дела любви к ближнему, которое нам сподручно и доступно. Такое дело любви предлагаю Вам – дело самое простое и легкое, и никогда не перестану предлагать его всем юношам, в особенности будущим пастырям. Ибо нравственное добро, проистекающее из этого скромного подвига (слово это даже слишком громко) у меня на глазах, в тысячах примеров. Вправе ли я молчать? Вправе ли я жаловаться, если слова мои, в 999 случаях из тысячи, останутся гласом вопиющего в пустыне? До сих пор могу только благодарить Бога. Если в Казанской Академии слово мое не встретит ни единого отголоска, буду скорбеть – и продолжать.

Если буду жив, еще услышите обо мне. Пока, да хранит Вас Бог.

XXVI.                                                                                                                                                                       20 Декабря

Любезный N.

Что у кого болит, тот о том и говорит. Уже шестнадцатый год живу я, окруженный крестьянскими детьми, и от них научился многому.

Вспоминается мне мальчик из бедной, пьяной семьи. У него была шубейка, плохо прикрывавшая грудь, и я, отпуская его на святки, подарил ему теплый шарф. Святками, шарф этот был пропит. Мальчик вернулся в Крещение, в лютый мороз, и немедленно слег от жестокого воспаления в легких. Он не терял сознания, сам потребовал приобщения, радостно приобщился, радостно говорил о своих похоронах. Смерть его не страшила. Боялся он только возвращения в домашний ад…

Подумайте о миллионах детей, томящихся в таком же аду. Пожалейте, помогите!

XXVII.                                                                                                                                                                     26 Декабря

Любезный N.

Вот пишу Вам о трезвости. Но может Вы хмельного и в рот не берете, и, в таком случае, найдете мое предложение дать торжественный обет безусловного воздержания смешным и излишним.

По этому поводу расскажу Вам следующее. Два года тому назад я присутствовал при открытии общества трезвости. Собралось более полутораста желающих дать обет, в том числе около пятидесяти женщин. Но в решительную минуту ни одна из женщин не подошла к иконе, пред которой начинался молебен. Они перешептывались, толкали друг друга, но стояли на месте. Тут нашлась одна высокообразованная женщина, почтенных лет, конечно, не пьющая, и поэтому до этой минуты не думавшая присоединиться к обществу. Она подошла к иконе и стала на колени… Тотчас ее примеру последовали все бабы.

На следующий год к обществу присоединилась поголовно целая многолюдная деревня, из которой были многие из этих женщин.

Пример людей трезвых, ограждающих себя молитвенным обетом отвозможности пьянства, часто действительнее, чем пример пьяниц, избавляющих себя таким обетом от очевидного зла.

Вот почему пишу сплошь каждому из вас в уверенности, что и Вы лично – сотрудник для меня драгоценный и желанный.

XXVIII.                                                                                                                                                                    26 Декабря

Любезный N.

«Невинно вино, укоризненно же пьянство.»

Вам известно, что слов этих в Притчах Соломоновых – нет, что первые стихи главы 20-й гласят как раз противоположное, что чудовищное это извращение подлинного текста давно исправлено Св. Синодом в тексте русском.

Между тем девять десятых безчисленных проповедей против пьянства, составляемых нашими заурядными духовными витиями, построены именно на этом несуществующем тексте.

Можно ли допустить, чтобы все проповедники, приводящие его, не знали, что текст этот искажен? Ведь искажение бросается в глаза. Ведь такое поголовное невежество выходило бы уже из всех границ правдоподобия.

Вот поучительный пример той роковой связи, которая существует между пьянством и ложью, этим вопиющим грехом нашего духовного мира.

В этом случае, ложь становится буквально – хулою на Духа Святого.

Вы еще молоды, и ложь, конечно, в душу Вашу еще не закралась. Берегитесь вина, «в нем же есть блуд» – ибо оно ведет ко всякому прелюбодейству, в том числе, и к «прелюбодейству мысли», ибо неминуемо создает разлад между сознанием и волею, между словом и делом… Вино глумливо, а не невинно. Да сохранит же Вас Бог от него: для этого нужна только собственная Ваша воля, собственная Ваша молитва.

XXIX.                                                                                                                                                                       30 Декабря

Любезный N.

Присоединения к Татевском обществу трезвости, возобновления прежних обетов происходят каждое воскресенье, каждый праздник. Между утреннею и обеднею ко мне заходят крестьяне, имеющие до меня дело, и из них всегда есть несколько, часто приехавших издалека, которые заявляют желание присоединиться к нашему обществу. Не так было в начале. Приходилось говорить много, медленно убеждать, спорить и умолять. Это было мне трудно, ибо я лишен всякого красноречия. Теперь, по большей части, мне приходится молчать. Лучше несравненно, чем мог бы говорить я, говорят эти безграмотные крестьяне, в особенности, возобновляющие свои обеты, испытавшие все ужасы пьянства, и затем радость избавления от постыдного рабства.

Вот рассказ одного из них: «Шел я домой из города, с 40 заработанными рублями. Шел я с радостью, ибо знал, что дома горькая нужда, что отец более работать не в силах, что меня ждут, не дождутся. Но дорогой попутал меня нечистый. Я запил, и на третий день у меня вытащили
из-за пазухи все оставшиеся у меня деньги, – не знаю сколько. И вот лежу я, совершенно пьяный, в кабаке, под лавкою. И представилось мне, что домой без денег вернуться – нельзя, что и жить мне на свете больше не следует. Вспомнил я, что на стене висит ружье, встал, ощупью снял его, приставил к груди и спустил курок. Ружье выстрелило, но прострелило только мою одежду. И вдруг, весь хмель с меня спал, и мне представился только ясно и грех пьянства, и страшный грех, от которого спас меня Господь, что я тут же решился никогда более не пить ни капли вина. Шесть лет я уже не пью. И вот, услышал я о вашем трезвом обществе и подумал, что дело мое непрочно, пока оно не закреплено целованием иконы и креста, и пришел к Вам».

Передаю Вам смысл рассказа, а не склад речи, во сто раз более живой и сильный, чем моя бедная проза.

Упоминаю обо всем этом потому, что безпрестанно слышу, и именно, от священников, в ответ на мои приглашения помочь мне, ответ, что предлагаемое мною дело слишком трудно, даже невозможно.

Конечно, оно более чем трудно. Оно неисполнимо – человеческими силами. Но не ими оно и совершается, а помощью Божиею; помощь же эта дается лишь тем, которые напрягают все свои силы. Вот между прочим, почему пишу и Вам. Не я Вас убежду, а наставит Вас Бог.

XXX.                                                                                                                                                                        30 Декабря

Любезный N.

Заблуждение тех, которые считают привычку к вину (употребляемому умеренно) – привычкою невинною, главным образом проистекает от того, что они привычку эту считают привычкою физическою.

Она еще в большей мере есть привычка моральная, привычка к приятному возбуждению ума при усыплении совести собеседника докучного, ибо он правдив.

В теснейшей связи с привычкою к вину находится множество других привычек, яко бы невинных – привычка к карточной игре, к легкому чтению, к зрелищам, лишенным всяческой художественности, к пустым разговорам и т. п.

Прошу Вас поразмыслить, сколько все эти привычки поглощают, не говорю уже времени, но сколько умственных и нравственных сил. Прошу Вас проверить наблюдением, сколь неизбежно винопитие развивает в людях все эти постыдные, вредные, одуряющие привычки. Прошу Вас сообразить, какую громадную трату умственного и нравственного капитала обусловливают все эти невинные привычки.

Теряется интерес и способность ко всякому серьезному чтению, ко всякому художественному творчеству, ко всякому трезвому делу. Ум отказывается переварить какую-либо истину без пряной приправы. Наконец, приправа эта становится критерием истины. Дело заменяется красным словцом. Человек становится старым ребенком, не могущим говорить без забавы.

Корень этого расслабления в девяти случаях из десяти есть вино. Повторяю: всмотритесь сами в то, что Вас окружает, и Вы убедитесь в истине моих слов.

Этою повальною болезнью заражено и духовенство, даже юношество, готовящееся вступить в его ряды. Но в нем, в этом юношестве и должна возникнуть реакция против этого позорного зла. Вот почему заговорил я с Вами об этих вещах. Твердо верю, что Вы взглянете на них прямо и трезво и согласитесь со мною.

XXXI.                                                                                                                                                                       30 Декабря

Любезный N.

На днях около самого нашего волостного правления (устроенного, как все наши подобные присутственные места, при кабаке) совершилось убийство. Крестьянин, имевший злобу на своего соседа, подпоил в кабаке молодого забулдыгу с тем, чтобы он приколотил его недруга. Поручение это было исполнено слишком усердно. Пьяный негодяй не мог соразмерить силу своих ударов и убил свою жертву на месте. Дело произошло поздним вечером, без свидетелей. На другой день убийца, в припадке раскаяния, пытался застрелиться: это и повело к раскрытию его виновности.

Убийства этого типа повторяются безпрестанно – убийства безсмысленные, зверские, вызванные одной водкою.

Тщетно умоляю я священников – в Воскресенья, следующие за такими ужасными событиями, сказать хоть слово в церкви по их поводу. Они предпочитают говорить ни к селу, ни к городу проповеди о невинности вина.

Один священник, коего я видел в день подобного преступления, обещал мне в следующее Воскресенье сказать слово по его поводу. Встречаю его в Понедельник. – Сказали проповедь? – Нет. Я думал Вы придете ее слушать. Вижу – Вас нет. Не стоило и говорить.

Многим мудреным наукам учат в наших Семинариях. Но азбука пастырских обязанностей остается для их воспитанников – книгою о семи печатях. Вы – будущий наставник будущих пастырей – помогите!

XXXII.                                                                                                                                                                      30 Декабря

Любезный N.

Многие сельские батюшки пресерьезно утверждают, что деятельность моя преступна, потому де, что она подрывает главный источник государственных доходов и грозит России разорением.

Сия финансовая мудрость заимствуется нашими пастырями от низших чинов акциза, естественным образом дорожащих кабаками, коими они кормятся.

Никто из них не хочет допустить, что скромная деятельность наша, если бы ей суждено было разрастись, могла бы принести финансовому ведомству только пользу. У нас распространение трезвости может только увеличить акцизный сбор. Главная польза общества трезвости состоит не в размножении людей, которые пока могут составить в массе населения незначительное меньшинство. Но нравственный авторитет этого меньшинства столь велик, что заставляет большинство людей пьющих избегать безобразного пьянства и заменять употреблением вина более правильным, при коем, в общем итоге, – его употребляется больше.

Та стадия, до которой дошли многие штаты Северной Америки, – абсолютное изъятие из продажи спиртных напитков, возможна только при таком подъеме общего благосостояния вследствие уменьшения пьянства, при коем кабак, как источник государственного дохода, становится совершенно излишним.

Возражение, коего я коснулся, есть заведомая ложь. Упоминаю о нем потому, что нет лжи, часто повторяемой, которая людям немыслящим не представлялась бы истиною. Всякая ложь, конечно, по существу своему безсильна и, в конце концов, сама себя обличает. Но тем желательнее, чтобы ложь не распространялась лицами духовными; тем прискорбнее, что они не пренебрегают этим гнилым оружием…

Вам придется наставлять будущих пастырей. Прежде всего отучайте их от лжи. Порок этот в глашатаях истины чудовищен, ибо подрывает в корне всякую возможность распространения через них этой истины…

Верю и знаю, что и в этом вы поможете.

XXXIII.                                                                                                                                                                    30 Декабря

Любезный N.

Пишу Вам ночью. Учу и живу в школе с общежитием, и весь мой день принадлежит ребятам. Однообразие этой жизни прерывается только воскресной службой. К службе этой готовимся всю неделю. Работаем над ребятами, между коими распределены чтения предстоящего Воскресения, над их пением. И служба выходит хорошая. Старый наш батюшка служит превосходно. Ребята поют верно и читают отчетливо. Несравненная красота служебного чина ничем не нарушается. Церковь всегда полна молящимися. Так течет моя жизнь уже шестнадцатый год, зимою и летом, – ибо летом со мною живут другие ученики, более взрослые.

И только? Нет. Жизнь эта была бы несносна, если бы не имела иных результатов, кроме внешнего благолепия службы, ибо она была бы ложью. Есть и плоды нравственные. Самый видный из них, конечно, возникновение при церкви общества трезвости, насчитывающего ныне 1018 членов. Каждое Воскресенье происходит несколько присоединений, вполне обдуманных и искренних. Разве недельный труд, как бы он ни был напряжен, не оправдывается, не вознаграждается сторицею годом трезвости хотя бы одного человека из тех, для коих винопитие есть синоним пьянства?

И заметьте, что достигается без всякой проповеди, без всякого зазывания, одною притягательною силою церкви, в коей служат Богу с благоговением, школы, в коей искренне служат ближнему. И это естественно. Достойны ли мы говорить и петь те святые слова, из коих составляется величавое здание нашего богослужебного круга, если мы не стараемся не внести в жизнь хоть малую долю той красоты, которую эти службы раскрывают перед нами. Не кощунство ли читать в церкви псалмы и слушать Евангелие, а затем возвращаться к вечной заботе о самом себе?

Вопиющее противоречие между красотою форм и скудостью содержания нашей церковной жизни нужно изгладить во что бы то ни стало. Вот в чем состоит призвание Ваше и всякого питомца Духовных Академий. Ибо народ, находящийся на пороге просвещения, одними формами довольствоваться не может, как бы ни были они совершенны. Нужно содержание достойное этих форм, нужно живое дело. Иначе нам грозит такой раскол, пред коим ничто доживающий свой век раскол старообрядства. От Вас зависит предотвратить это бедствие.

XXXIV.                                                                                                                                                                    30 Декабря

Любезный N.

Как Вам известно, внимание Европы в настоящее время все более сосредотачивается на Африке. Громадный материк, еще недавно менее нам известный, чем поверхность луны, утратил свою таинственность благодаря самоотверженным трудам целого ряда доблестных исследователей. Белое поле, еще на нашей памяти занимавшее на картах все пространство его, кроме незначительной прибрежной полосы, покрылось богатой сетью рек, озер, горных хребтов. Европейским рынкам открывается новый источник продуктов тропического мира, новое поле для сбыта мануфактурных изделий; христианским миссионерам – новый языческий мир, призывающий их на новые подвиги.

Европейские канцелярии уже делят между собой добычу, предстоящую великим народам запада. Проводятся границы предполагаемых владений, несуществующих колоний.

А между тем, оказывается, что дело, к которому готовится христианская Европа, уже на половину совершено мусульманской Азией. Грубый фетишизм во всей центральной Африке быстро заменяется исламизмом. Арабские династии вытесняют туземных царьков. Движение это столь сильно, что перед его результатами совершенно исчезают успехи, одержанные европейским оружием, европейскими миссиями. Жители центральной Африки питают к Европейцам глубокое отвращение. У них на глазах – вымирание целых прибрежных племен, при первом соприкосновении с цивилизацией. Ибо первый дар этой цивилизации – водка, тот товар, который среди дикарей имеет сбыт огромный и верный, тот товар, который уничтожил коренное население Америки, скоро уничтожит коренное население Австралии. Глупые негры предпочитают – жить, хотя бы под владычеством неучей, не имеющих понятия о фонографе и электрическом свете, предпочитают веру, ограждающую их от поголовного отравления, вере, им еще непонятной, но носители коей приносят с собою смерть… У нас пока нет интересов в Африке. Но у нас есть своя Африка – Средняя Азия, уже окончательно завоеванная исламом, и которую мы обязаны у него отвоевать. Думаете ли Вы, что эта победа достанется даром? Думаете ли Вы, чтобы мы были вправе упустить какое-либо средство, могущее его ускорить? Ведь наши азиаты также очень глупы: предпочитают жизнь смерти, трезвых пастырей душ наставникам невменяемым, дело слову, нравственный порядок разврату…

Подумайте об этом!

ХXXV.                                                                                                                                                                     31 Декабря

Любезный N.

Wer nicht liebt Weib, Wein und Gesang,

Der bleibt ein Narr sein Lebenslang.

(кто не любит баб, вина и песен,

тот всю жизнь остается дураком)

Замечательно, сколь многие из юношей, воспитывающихся в православных духовно-учебных заведениях в душе согласны с этим знаменитым изречением Лютера.

Не мне напоминать Вам о том сонме русских святителей и аскетов, которые не любили ни вина, ни женщин, и – не были дураками. Коснусь только пения, относительно коего и я с Лютером совершенно согласен.

Любите ли Вы церковное пение? Думали ли Вы когда-либо о той цене, коею у нас покупается его красота? Обращали ли Вы внимание на ужасное внутреннее состояние наших певческих хоров, архиерейских и иных? Поистине, огромное большинство наших церковных певцов обречено на участь столь же печальную, как участь кастратов папской капеллы.

Для несчастных детей и юношей, составляющих наши певческие хоры, время, которое должно было бы быть временем серьезного учения, по меньшей мере, тому пению, коим они постоянно заняты, – есть время раннего разгула и разврата. Громадный процент их спивается, еще больший гибнет. Ибо они, вследствие безпорядочной жизни, не выносят из своей певческой практики ни малейшего знания – даже того элементарного знания певческого дела, которое нужно заурядному регенту.

У меня есть прекрасный друг, вероятно известный и Вам, хотя бы понаслышке. Это С. В. Смоленский, бывший преподаватель пения при Казанской Учительской Семинарии. Ныне он заведует Московским Синодальным хором и устроенной при нем школой регентов. Застал он хор в том ужасно распущенном виде, в коем находятся все почти певческие хоры. Голоса дивные, музыкальные способности богатейшие, но – из 28 взрослых певцов (басов и теноров) – только двое знали ноты!

И вот, под опытною рукой даровитого музыканта и истинного педагога, хор, в течение года, стал неузнаваем. Безобразное пьянство старших певцов совершенно прекратилось; младшие совершенно ограждены от возможности впасть в него. Результаты этого нравственного подъема разительны, блистательны. Не только исполнение хором церковных песнопений поднялось до высоты небывалой: по суждению знатоков, синодальный хор в этом отношении превзошел Императорскую капеллу; он поет с листа самые трудные вещи, он исполняет с высоким совершенством лучшие творения церковной музыки западной. Еще важнее, еще отраднее то обстоятельство, что даровитые юноши, бросившие убийственный для них разгул, с жаром принялись за изучение теории своего искусства, за упражнения в игре на разных инструментах. Из них уже составился дельный оркестр. Синодальный хор становится тем, чем он должен быть, чем он был во времена патриаршества: не только дивным орудием исполнения церковных песнопений, но также рассадником первоклассных регентов, в коем так нуждается наша церковная практика.

И Вы, со временем, в качестве наставника, священника, епископа, будете иметь дело с певческими хорами. Помните и знайте, что для пользы и славы церкви, для исполнения долга самого элементарного человеколюбия, церковные певцы должны быть ограждены от разгула и разврата, губящего и их и несравненную красоту нашей церковной службы…

Да хранит Вас Бог!

XXXVI.                                                                                                                                                                    31 Декабря

Любезный N.

На днях наш губернатор, человек очень благонамеренный, разослал земским начальникам циркуляр, в коем он ставит им в обязанность всеми зависящими от них мерами бороться против губительного распространения пьянства в сельском населении.

В числе таких мер губернатор указывает на привлечение священников к усиленной пропаганде трезвости с церковной кафедры и на устроенных нарочито внебогослужебных собеседованиях.

Указание такое, конечно, неуместно, ибо следует предполагать, что священникам и помимо губернаторских напоминаний известны их пастырские обязанности. Однако надежда мирских властей на содействие священников в делах этого рода извинительна.

На деле же циркуляр губернатора наделает нам немало хлопот. По печальной иронии судьбы наш земский начальник, человек совершенно трезвый и очень исполнительный, живет бок о бок с таким отцом благочинным, самым отъявленным врагом трезвости. Приход его граничит с приходом нашим, в нем есть много членов Татевского общества трезвости, и уже теперь мне стоит великого труда умерить их неудовольствие против сановитого пастыря, безпрестанно им досаждающего. Циркуляр же губернатора поведет к неминуемому скандалу – борьба светской власти с духовной из-за кабака, причем отец духовной выступит в чудовищной роли – его защитника!

Скажите на милость: есть ли страна в мире, кроме православной России, где были бы подобные затруднения? Возможно ли человеку, дорожащему честью нашей церкви, ее жизнью – молчать, не обращаться за помощью к тем людям, от коих зависит навсегда положить предел подобным скандалам?

Эти люди – вы, цвет нашей завтрашней церкви. Вот почему я пишу Вам, почему никогда не перестану стучаться к сердцам нашего духовного юношества. Это более чем долг. Это – гнетущая необходимость.

Итак, помогите!

XXXVII.                                                                                                                                                                   31 Декабря

Любезный N.

Вы скажете: «хорошо человеку старому, отжившему, проповедовать отречение от того, что его более не привлекает. Но молодость имеет права. Ей нужно радость и веселье. Нужно, чтобы человеку было помянуть. Недаром поэты всех веков и народов воспевают вино и любовь, любовь и вино».

Да, я болен и стар, и избавлен от тех искушений, которые Вас окружают. Но я живо помню мою молодость, и уже пятнадцать лет не живу личной жизнью, а живу горем и радостями окружающих меня детей и юношей, и это горе мне ближе, эти радости мне дороже всех моих личных радостей и печалей.

Да, все поэты воспевали вино. Но все истинные поэты воспевали и кое-что другое.

Раскройте Пушкина:

 

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но как вино – печаль минувших дней

В моей душе, чем старе, тем сильней.

Я вижу в праздности, в неистовых пирах,

В безумстве гибельной свободы,

В неволе, в бедности, в чужих степях

Мои утраченные годы.

Я слышу вновь друзей предательский привет,

На играх Вакха и Киприды,

И сердцу вновь наносит хладный свет

Неотразимые обиды…

Воспоминанием смущенный

Исполнен сладкою тоской,

Сады прекрасные, под сумрак ваш священный

Вхожу с поникшею главой.

Так отрок Библии – безумный расточитель,

До капли истощив раскаянья фиал,

Увидев наконец родимую обитель,

Главой поник и зарыдал!…

Какие звуки! Скажите по совести: где истинный Пушкин – в легких ли юношеских стихотворениях, не признанных автором и напрасно загромождающих общедоступные издания его сочинений, или в этих мощных и скорбных аккордах его отрезвленной, высоко настроенной лиры?

Да, юность прекрасна, столь прекрасна, что бросает свой поэтический отблеск даже на смутные забавы юных лет. Но не надолго. Быстро блекнет от этих забав ее сила и прелесть. Меркнет ясность мысли, никнет бодрость воли, гаснет чистый ровный пламень, озаряющий года неиспорченной юности.

Чтобы воскресить ее радостную бодрость становится нужным искусственное возбуждение пиров, лишь на мгновение вызывающее призрак прежнего духовного строя. Скоро исчезает и этот призрак. Жизнь застилается сплошной мглой, отравляется непобедимою тоскою, которую вино в силах лишь временно заглушить, но не может уже заменить настроением более светлым…

Пишу Вам все это потому, что по силе вещей имею постоянно дело и с юношами, попавшими власти винного демона, и с юношами, оградившими себя от него добрым усилием воли: сравнение их слишком поучительно, контраст между ними слишком разителен. Пишу холодно и слабо. Ибо лично не испытал терзаний пьянства, а только пользуюсь благодатью трезвости, позволяющей мне при учительных недугах продолжать мою работу (это не мое предположение, а мнение первоклассных врачей). Так ли говорят пьяницы, бросившие вино, возродившиеся после временной смерти!

Пишу потому, что это мой долг, вразумить Вас могу не я. Вразумить может Вас Бог. Более чем на мои писания надеюсь на молитву, и не на мою грешную молитву, а на молитву окружающих меня детей и отроков…

Да вразумит же Вас Бог!

XXXVIII.                                                                                                                                   Татево, 31 декабря 1890 г.

Любезный N.

На Вашу долю достается последнее из моих писем. Не стану пытаться резюмировать в нем все предыдущие. Не имею даже времени их перечитать. Письма эти написаны урывками, среди непрестанных школьных трудов, среди неумолкающего шума сельской школы с общежитием.

Очевидно, в них окажется много лишнего, много недосказанного, но не стану их перерабатывать. Эти письма – не книга, не литературное упражнение, но только письма, написанные к далеким, но дорогим друзьям. Не удивляйтесь, что я называю Вас этим именем. Долгая жизнь, нравственно непраздная, научает любить, приближает нас к усвоению сердцем азбуки христианского учения… Вы это испытаете со временем.

Что писания мои будут приняты Вами в том же духе, в коем вылились они из моей души, в том не питаю ни малейшего сомнения. Сердце сердцу весть подает.

Вреда эти писания никому из вас не принесут, буду счастлив, если хоть одному из вас они принесут пользу.

Да хранит же Бог вас всех, и в особенности Вас, о коем в настоящую минуту думаю и молюсь.

Нужды нет, что, в частности, мне известно только ваше имя. Знаю, кроме того, о Вас нечто несравненно более важное. Вы накануне вступления в ряды воинствующей Церкви. Этого достаточно, чтобы сделать Вас предметом моей любви и заботы, которые иного выражения найти не могли, как это необычное, странное, но, в сущности, вполне естественное обращение к каждому из вас в отдельности.

Не думаете ли Вы, что в том именно и состоит различие православного церковного духа от католического и протестантского, что мы не способны подобно католикам, в деле нашего спасения, возлагать все наши надежды на благодать и авторитет священства; не можем подобно протестантам обходиться без этой благодати, без этого авторитета, но алчем и жаждем пастырства доброго, пастырства истинного; но можем найти душевный покой лишь в той полноте церковной жизни, при коей пастыри действительно пасут свое стадо, при коей пасомые действительно знают и слушают голос своих пастырей?

Над созданием этой полноты обязаны трудиться мы все. Общее дело невозможно без духовного общения. Потребность в нем и вызвала эти листки, которые надеюсь, с некоторыми из вас, быть может, с Вами лично, будут началом сношений более прочных, общения более серьезного.

Итак, не прощаюсь с Вами, не могу сказать Вам: до свидания; но говорю: до совместной работы на одной Божией ниве; до встречи духовной в жизненном деле, еще более желанной, чем личное свидание.

Да хранит же Вас Бог!

P.S. Извините меня, и попросите от меня извинения у Ваших товарищей. Я с трудом узнавал ваши имена и фамилии. Отчеств же узнать мне не удалось. Отсюда безцеремонность обращений и адресов.

XXXIX.                                                                                                                                                                    18 Декабря

Любезный N.

С великой радостью вношу Ваше имя в книгу трезвости Татевской церкви.

Заочных членов в нашем обществе множество; множество возникло самостоятельных обществ трезвости по образцу нашего. Но до сих пор всего менее это дело встречает сочувствие в духовных академиях, без содействия коих оно не может получить широкого и прочного развития.

А между тем, дело это – дело крайне нужное. Не говорю о материальном и нравственном зле приносимом России чудовищным усилением пьянства за последние десятилетия. Обращу Ваше внимание на специально-церковную сторону дела.

Церкви наши пустуют. Усердный священник лишается возможности действовать проповедью церковною на свою паству, – ибо эта паства во время службы – в кабаке.

И, что хуже, – пьянство страшно распространено в самом духовенстве. Причетники почти поголовно – пьяницы, и поэтому благоговейная служба невозможна. Очень велик также процент священников, пьянствующих в такой мере, что службы безпрепятственно опускаются, или, что еще хуже, совершаются священниками в нетрезвом виде.

И это происходит в такой момент, когда принимают грозные размеры рационалистические секты, поднимающие знамя абсолютной трезвости! Не ясно ли как день, что это знамя, это оружие должно быть выхвачено нами из рук врага? Доколе будем мы терпеть, чтобы очевидные факты подтверждали, в глазах людей темных, кощунственное отождествление православия – с пьянством?

Подумайте также о судьбах Вашего сословия. Знаете ли Вы, что почти нет священнической семьи, в коей бы не имелось случаев душевных болезней – этого постоянного спутника алкоголизма в последующих поколениях?

Сообщите эти строки Вашим товарищам. Повторю – их равнодушие к этому делу – явление в высшей степени прискорбное, ибо академии задают тон семинариям, а через них всему духовенству. Аще же соль обуяет…

Да хранит Вас Бог. Сообщите Ваше полное имя.

 

От души желаю Вам добра,                                                                               С. Рачинский.

Татево, 15 марта 1898 г.

Преосвященнейший Владыка!

Сердечно обрадовался, увидев Ваш почерк. Еще более порадовался, узнав из Вашего письма, что Вас утешают добрым деланием воспитанники Казанской Академии.

Против напечатания моих писем ничего не имею. Сам подумывал об этом, и сборник копий побывал у меня. Но признаюсь, по свойственному мне отвращению от собственных писаний, и даже не удосужился в него заглянуть. Содержание этих писем помню лишь смутно. Написаны они поспешно и небрежно. Поэтому прошу вас без церемоний выкидывать все, что покажется Вам неуместным или излишним. К сожалению, утрачено одно письмо, именно первое, служившее как бы предисловием к прочим. Попытаюсь написать взамен несколько строк.

Прошу уделить мне экземпляров 50 брошюрки. Нужны они мне как приложение к письмам, которые нередко приходится мне писать на ту же тему сельским священникам, воспитанникам духовно-учебных заведений. Именно в этих видах подумывал я о напечатании «писем».

О себе писать нечего. Лета и недуги свели на нет прежнюю мою деятельность. Учить более не могу. Даже простое посещение школ, основанных и содержимых мною, становится крайне затруднительным. Зато радует меня деятельность многих моих учеников. Еще отраднее – очевидный нравственный подъем в среде нашего местного духовенства. Обширная моя корреспонденция дает мне повод полагать, что это – явление не частное и не местное, и что немалую роль в нем играет повсеместное возрождение церковной школы.

 Поручая себя молитвам Вашим,                                        остаюсь преданный Вам   С. Рачинский.