Что делать с  храмом, в который перестали ходить верующие? В рациональном западном обществе ответ на этот вопрос очевиден: здание должно приносить доход. Европейцы и американцы не понимают, почему бы не открыть в опустевшем доме Божием ночной клуб под названием “Грех”. О второй жизни европейских и американских храмов публикует материал РИА Новости.

© Фото : Restaurant ''Die Kirche''
Ресторан "Церковь" в здании бывшего лютеранского храма

© Фото : Skatehal Arnhem
Каток Arhem Skate Hall в Нидерландах в здании храма святого Иосифа

© Фото : Academy of Circus Arts & Physical Theatre
Школа для артистов цирка "Circomedia" в здании собора святого Павла

© Фото : The Quarry Theatre at St Luke's
Сцена театра The Quarry Theatre at St. Luke's, 
расположенная в бывшей церкви святого Люка в Бедфорде, Великобритания

© Фото : The Priory Hotel
Отель Priory в здании бывшего монастыря

22 мая Церковь отмечает перенесение мощей святителя Николая из Мир Ликийских в Бари. Знаем ли мы, что празднуем?

Церковь святого Николая в Мирах Ликийских (г.Демре, Турция) — современное состояние

Пе­ре­не­се­ние мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца из Мир Ли­кий­ских в Ита­лию явля­ет­ся, по­жа­луй, наи­бо­лее за­мет­ным опи­сан­ным хро­ни­ста­ми со­бы­ти­ем в средневековый пе­ри­од. В ос­но­ве это­го став­ше­го ле­ген­дар­ным ис­то­ри­че­ско­го фак­та ле­жит пе­ре­пле­те­ние ве­ры и пат­ри­о­ти­че­ских, по­ли­ти­че­ских и эко­но­ми­че­ских ам­би­ций. По проше­ствии бо­лее чем де­вя­ти­сот лет со вре­ме­ни пе­ре­ме­ще­ния мо­щей необ­хо­ди­мо критиче­ски от­не­стись к ле­ген­де, ко­то­рую пре­под­но­сят ту­ри­стам и па­лом­ни­кам в современ­ной Тур­ции, со­вер­шен­но не счи­та­ясь с ис­то­ри­че­ски­ми фак­та­ми, а по­рой и оскорб­ляя па­мять свя­то­го Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца.

Рас­смот­рим из­вест­ные нам хро­ни­ки с точ­ки зре­ния тра­ди­ций Ба­ри, Ве­не­ции и Ликии, по­пы­та­ем­ся по­нять це­ли и за­да­чи, ко­то­рые пре­сле­до­ва­ли жи­те­ли трех об­ла­стей Сре­ди­зем­но­мо­рья в све­те вла­де­ния бес­цен­ным со­кро­ви­щем.

…Или святитель «пе­ре­се­лит­ся в дру­гое ме­сто»

Бо­лее чет­вер­ти ве­ка ве­ли­кий угод­ник Бо­жий Ни­ко­лай воз­глав­лял свою паст­ву и, достиг­нув глу­бо­кой ста­ро­сти, умер «в воз­расте стар­ше 70 лет». «По­сле непродолжительной те­лес­ной бо­лез­ни… он пе­ре­шел в веч­ную бла­жен­ную жизнь» 6 декабря 335 г. от Рождества Хри­сто­ва. На по­гре­бе­ние свя­ти­те­ля Ни­ко­лая «со­бра­лись еписко­пы Ли­кий­ской стра­ны со всем кли­ром» и на­род из раз­ных го­ро­дов. Чест­нóе те­ло свя­ти­те­ля бы­ло за­хо­ро­не­но око­ло церк­ви Свя­то­го Си­о­на, в ко­то­рой он слу­жил.

Обы­чай по­гре­бать лю­дей в хра­мах воз­ник в кон­це IV – на­ча­ле V в., т.е. по­сле смер­ти свя­ти­те­ля, и был уза­ко­нен по­сле Кар­фа­ген­ско­го со­бо­ра в 419 г. Изу­чая ак­ро­поль ликийской мит­ро­по­лии, мож­но до­пу­стить, что те­ло свя­ти­те­ля по­ло­жи­ли в ти­пич­ный для рим­ско­го пе­ри­о­да сар­ко­фаг. Но мы не мо­жем со­гла­сить­ся с тем, что мо­щи на­хо­ди­лись в сар­ко­фа­ге, ко­то­рый сей­час де­мон­стри­ру­ют в «Ни­ко­ла­ев­ском хра­ме» ту­рец­ко­го го­ро­да Дем­ре. При жиз­ни Ни­ко­лай Чу­до­тво­рец уни­что­жил храм Ар­те­ми­ды и вел ярую борь­бу с язы­че­ством. А су­дя по изо­бра­же­ни­ям на сар­ко­фа­ге, гроб­ни­ца яв­но при­над­ле­жа­ла язычнику. Все по­пыт­ки объ­яс­нить, что этот сар­ко­фаг ис­поль­зо­ва­ли по­втор­но для упокоения те­ла свя­ти­те­ля, в неко­то­ром смыс­ле оскорб­ля­ют па­мять свя­то­го — он не мог быть по­гре­бен в древ­нем язы­че­ском гро­бу.

В 336 г. стра­ти­ла­ты при­бы­ли в Ми­ры и, узнав, что свя­той Ни­ко­лай умер, «разыс­ка­ли ме­сто, где ле­жа­ло его чест­ное те­ло… [и] по­чти­ли Ни­ко­лая, со­ору­див пор­тик» церк­ви. Так как для IV века ха­рак­тер­но стро­и­тель­ство в па­мять свя­тых мар­ти­ри­ев — осо­бых стро­е­ний, то мы пред­по­ла­га­ем, что во­е­во­ды по­стро­и­ли пер­вый па­мят­ник — ча­сов­ню над мо­ги­лой ве­ли­ко­го ар­хи­епи­ско­па Мир Ли­кий­ских Ни­ко­лая. Храм, в ко­то­ром слу­жил Ни­ко­лай Чудотво­рец, и пор­тик, по­стро­ен­ный стра­ти­ла­та­ми, бы­ли раз­ру­ше­ны зем­ле­тря­се­ни­ем 529 г., и на их ме­сте «на сред­ства, вы­де­лен­ные импе­ра­то­ром Юс­ти­ни­а­ном», воз­во­дят­ся новый храм и ча­сов­ня над за­хо­ро­не­ни­ем свя­то­го.

В VII в. на­ча­лась ак­тив­ная араб­ская экс­пан­сия на тер­ри­то­рии Во­сточ­ной Рим­ской им­пе­рии. В 655 г. ара­бы по­чти пол­но­стью уни­что­жи­ли ви­зан­тий­ский флот в мор­ском сраже­нии у бе­ре­гов Ли­кии. В сен­тяб­ре 792 г. баг­дад­ский ха­лиф Ха­рун-ар-Ра­шид по­слал на­чаль­ни­ка фло­та Ху­мейд-ибн-Ма­ю­фа «для раз­граб­ле­ния ост­ро­ва Ро­до». Раз­гра­бив остров, Ху­мейд от­пра­вил­ся в Ми­ры Ли­кий­ские с на­ме­ре­ни­ем «раз­ло­мать свя­щен­ную гроб­ни­цу свя­то­го Чу­до­твор­ца Ни­ко­лая, [но] сло­мал вме­сто неё дру­гую, сто­я­щую поблизости». Ед­ва свя­то­тат­цы успе­ли это сде­лать, как на мо­ре под­ня­лась страш­ная бу­ря и раз­би­ла боль­шое ко­ли­че­ство су­дов, «и сам бо­го­бор­ный Ху­мейд кое-как спас­ся». Военачаль­ник осквер­нил, огра­бил цер­ковь и взло­мал гроб­ни­цу, но он не раз­ру­шал храм.

В IX веке им­пе­ра­тор Ва­си­лий I Ма­ке­до­ня­нин (867-886), же­лая под­черк­нуть возрожде­ние по­чи­та­ния икон и мо­щей, со­би­рал­ся пе­ре­вез­ти мо­щи свя­ти­те­ля Ни­ко­лая в Кон­стан­ти­но­поль, но был оста­нов­лен в две­рях неким чу­дес­ным об­ра­зом. То­гда, «силь­но разо­злив­шись», ве­лел за­пе­ча­тать его мо­щи в бе­лом ка­мен­ном сар­ко­фа­ге и по­ме­стить под пол ча­сов­ни — при­де­ла церк­ви Си­о­на, чтобы «ни­кто дру­гой не смог взять остан­ки» велико­го свя­ти­те­ля.

К XI веку с уве­ли­че­ни­ем па­лом­ни­ков у «Ни­коль­ско­го хра­ма в Ми­рах фор­ми­ру­ет­ся мо­на­ше­ская об­щи­на, пер­вое упо­ми­на­ние о ко­то­рой встре­ча­ет­ся в свя­зи с пе­ре­но­сом мощей ба­рий­ца­ми в XI в.». В 1034 г. са­ра­ци­ны «в оче­ред­ной раз за­хва­ты­ва­ют го­род, но цер­ковь оста­ет­ся непо­вре­жден­ной».

В XI веке об­ста­нов­ка в Ви­зан­тий­ской им­пе­рии бы­ла небла­го­при­ят­на для хри­сти­ан. Ви­зан­тий­ский пре­стол по­сле смер­ти Ва­си­лия II (1025 г.) за­ни­ма­ли сла­бые, ча­сто сменявши­е­ся им­пе­ра­то­ры; как раз в это вре­мя Во­сточ­ной Им­пе­рии ста­ли гро­зить серьёзные опас­но­сти. В Пе­ред­ней Азии сель­д­жу­ки со­вер­ша­ли свое опу­сто­ши­тель­ное движе­ние на За­пад, и к 1081 г. ви­зан­тий­цы по­те­ря­ли всю Ма­лую Азию.

По­сле по­ра­же­ния Ви­зан­тии в бит­ве при Ман­цик­ер­те (19 ав­гу­ста 1071 г.) в Ма­лой Азии оста­лась толь­ко од­на до­ми­ни­ру­ю­щая си­ла — сель­д­жу­ки. Пле­нён­ный им­пе­ра­тор Роман Дио­ген со­гла­сил­ся вы­пла­чи­вать им по «Веч­но­му ми­ру» и «Дру­же­ствен­но­му догово­ру» еже­год­но «круп­ную сум­му де­нег». Но кон­стан­ти­но­поль­ская знать сверг­ла неудач­ли­во­го пра­ви­те­ля, а его пре­ем­ник — Ми­ха­ил VII Ду­ка Па­ра­пи­нак — не по­же­лал вы­пол­нять воз­ло­жен­ных на стра­ну обя­за­тельств. Так му­суль­мане по­лу­чи­ли пре­крас­ное оправ­да­ние для на­ча­ла на­бе­гов.

Церковь святого Николая в Мирах Ликийских (г.Демре, Турция) — современное состояние

Это вы­нуж­да­ет хри­сти­ан, жи­те­лей Мир, пе­ре­се­лять­ся в бо­лее без­опас­ное ме­сто, нахо­дя­ще­е­ся в трех ки­ло­мет­рах от ста­рых Мир. В са­мом же хра­ме оста­ют­ся слу­жить только несколь­ко мо­на­хов. В 1086 г. свя­ти­тель Ни­ко­лай «явил­ся в ви­де­нии трем человекам, прика­зы­вая им объ­явить жи­те­лям го­ро­да Ми­ры, ко­то­рые, бо­ясь ту­рок, ушли от­сю­да на гору, чтобы они воз­вра­ти­лись жить и сте­речь го­род, или зна­ли, что он переселит­ся в дру­гое место». Од­на­ко жи­те­ли не вня­ли пре­ду­пре­жде­нию.

В Ев­ро­пе к кон­цу XI в. уси­ли­лись при­зы­вы на борь­бу с невер­ны­ми. Рас­ска­зы возвращав­ших­ся пи­ли­гри­мов вы­зы­ва­ли в ре­ли­ги­оз­но на­стро­ен­ных мас­сах за­пад­ных христи­ан силь­ное него­до­ва­ние про­тив сель­д­жу­ков и со­жа­ле­ние об уча­сти го­ро­да Ми­ры. На За­па­де по­ни­ма­ли, что хри­сти­ан­ские свя­ты­ни в Ви­зан­тии об­ре­че­ны на по­ру­га­ние и уничто­же­ние. По­это­му ев­ро­пей­цы, осо­бен­но по­сле рас­ко­ла 1054 г., во вре­мя пу­те­ше­ствий на Во­сток счи­та­ли нор­маль­ным по­хи­тить свя­ты­ню и вы­вез­ти её к се­бе на ро­ди­ну.

Стрем­ле­ние к за­хва­ту как мож­но боль­ше­го ко­ли­че­ства ре­лик­вий бы­ло не толь­ко рели­ги­оз­ным рве­ни­ем, но и по­ли­ти­че­ским рас­че­том. В Сред­не­ве­ко­вье счи­та­лось престижным иметь в род­ном го­ро­де мо­щи мно­же­ства свя­тых, ко­то­рые та­ким об­ра­зом стано­ви­лись по­кро­ви­те­ля­ми го­ро­да. Они обе­ре­га­ли граж­дан и бы­ли гор­до­стью государства. Ни­кто не об­ра­щал вни­ма­ния, ка­ким об­ра­зом мо­щи при­об­ре­те­ны, глав­ное — ими вла­деть, а свя­той бу­дет по­кро­ви­тель­ство­вать то­му, ко­му они при­над­ле­жат.

В по­ли­ти­че­ском и во­ен­ном плане Ви­зан­тия сла­бе­ла год от го­да. С 1016 г. юж­ная часть Ита­лии, при­над­ле­жавшая Во­сточ­ной Рим­ской им­пе­рии, ста­ла под­вер­гать­ся норманн­ским на­бе­гам: «В 1027 г. с со­гла­сия им­пе­ра­то­ра Ко­нра­да II бы­ло ос­но­ва­но пер­вое нор­манн­ское по­се­ле­ние». А в 1071 г. гер­цог Ро­берт Гю­ис­кар за­кон­чил за­хват юж­но­итальян­ских об­ла­стей, «за­во­е­вав по­след­нюю ви­зан­тий­скую кре­пость — Ба­ри», что привело к по­те­ре вли­я­ния го­ро­да в ре­ги­оне как сто­ли­цы ви­зан­тий­ской про­вин­ции в Южной Ита­лии. В свя­зи со сме­ной по­ли­ти­че­ско­го управ­ле­ния епи­скоп Ба­ри Ан­дрей перехо­дит от Кон­стан­ти­но­поль­ско­го пат­ри­ар­ха под юрис­дик­цию Рим­ско­го па­пы.

В то вре­мя мно­гие го­ро­да, став об­ла­да­те­ля­ми мо­щей свя­тых, пре­вра­ща­лись в ме­ста па­лом­ни­че­ства, что при­во­ди­ло к эко­но­ми­че­ско­му про­цве­та­нию. Мы мо­жем предположить, что го­род­ская знать ре­ши­ла для воз­рож­де­ния эко­но­ми­че­ско­го благополучия Ба­ри при­об­ре­сти мо­щи ка­ко­го-ни­будь свя­то­го, и ее вы­бор пал на из­вест­но­го и по­чи­та­е­мо­го Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца из Мир Ли­кий­ских. Воз­мож­но, это пред­по­чте­ние было обу­слов­ле­но от­но­си­тель­ным удоб­ством до­став­ки свя­ты­ни. Мо­щи свя­то­го находились на мор­ском пу­ти в Си­рию, ку­да ба­рий­ские куп­цы пла­ва­ли для тор­гов­ли зерном и тка­ня­ми.

«Вот мо­ги­ла, в ко­то­рой я ле­жу. Возь­ми­те мое те­ло и иди­те к лю­дям в Ба­ри…»

До­шед­шие до на­ше­го вре­ме­ни хро­ни­ки Ни­ки­фо­ра, ар­хи­ди­а­ко­на Иоан­на и Си­геб­ер­та о пе­ре­не­се­нии мо­щей свя­то­го Ни­ко­лая, яв­ля­ют­ся важ­ны­ми до­ку­мен­та­ми, под­лин­ность кото­рых не вы­зы­ва­ет со­мне­ний, для изу­че­ния ис­то­рии то­го пе­ри­о­да. Од­на­ко для составления пол­ной кар­ти­ны со­бы­тий, а так­же их ис­то­ри­че­ско­го ана­ли­за мы ис­поль­зо­ва­ли и дру­гие ли­те­ра­тур­ные ис­точ­ни­ки и ар­хео­ло­ги­че­ские ис­сле­до­ва­ния.

В 1087 г. в го­ро­де Бар свя­ти­тель Ни­ко­лай явил­ся во сне чест­но­му и бла­го­го­вей­но­му свя­щен­ни­ку и ве­лел: «Иди и ска­жи лю­дям и все­му со­бо­ру цер­ков­но­му, чтобы они по­шли и взя­ли ме­ня из Мир и по­ло­жи­ли в го­ро­де этом, ибо не мо­гу там пре­бы­вать на ме­сте пустом. Бо­гу так угод­но». Ска­зав это, «свя­ти­тель стал неви­дим». Утром в церк­ви священник по­ве­дал кли­ру и на­ро­ду о сво­ем ви­де­нии. Все быв­шие в церк­ви ра­дост­но восклик­ну­ли: «Гос­подь по­слал те­перь Свою ми­лость на лю­дей и го­род наш, ибо удо­сто­ил нас при­нять мо­щи Его свя­то­го Угод­ни­ка Ни­ко­лая». Для ис­пол­не­ния во­ли Чу­до­твор­ца «…ита­льян­цы спеш­но и тай­но под­го­то­ви­ли це­лую мор­скую экс­пе­ди­цию».

Ба­ряне от­пра­ви­лись за дра­го­цен­ны­ми мо­ща­ми на трех су­дах. Име­на участ­ни­ков экспе­ди­ции за­пи­са­ны на пер­га­мен­те, ко­то­рый хра­нит­ся в со­кро­вищ­ни­це Ни­коль­ской базили­ки Ба­ри. Опа­са­ясь, что кто-ни­будь дру­гой смо­жет их опе­ре­дить, ба­рий­цы предусмот­ри­тель­но ре­ши­ли скрыть цель сво­е­го пу­те­ше­ствия под ви­дом тор­гов­ли зер­ном и для это­го на­гру­зи­ли свои ко­раб­ли пше­ни­цей.

Пер­вым де­лом ка­ра­ван из трех су­дов на­пра­вил­ся в Ми­ры в Ли­кии. Ба­рий­цы по­сла­ли в раз­вед­ку мат­ро­са под ви­дом па­лом­ни­ка, ко­то­рый со­об­щил, что «в кре­по­сти, где находит­ся ба­зи­ли­ка свя­то­го, нема­ло ту­рок; умер на­чаль­ник гар­ни­зо­на, и со­бра­лись хоронить его». Ба­рий­цы сра­зу на­пра­ви­ли свои ко­раб­ли в порт Свя­то­го Си­мео­на в Антиохии, где узна­ли, что ве­не­ци­ан­цы на­прав­ля­ют­ся в Ми­ры с це­лью за­брать те­ло св. Нико­лая. На­де­ясь опе­ре­дить их, ба­ряне ре­ши­ли немед­лен­но за­вер­шить своё пред­при­я­тие.

11 ап­ре­ля 1087 г. со­рок семь человек, хо­ро­шо во­ору­жив­шись, от­пра­ви­лись в храм Свя­то­го Си­о­на, где на­хо­ди­лись мо­щи свт Ни­ко­лая. До­брав­шись до церк­ви и спря­тав оружие, они «со сми­ре­ни­ем» во­шли в храм, в ко­то­ром на­хо­ди­лось чет­ве­ро без­за­щит­ных сто­ро­жей-мо­на­хов. Од­ни из ба­рий­цев об­ра­ти­лись с прось­бой к мо­на­хам о вы­де­ле­нии им ча­сти ми­ра (ман­ны) от мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, дру­гие ста­ли мо­лить­ся, изо­бра­жая палом­ни­ков. В кон­це кон­цов пу­те­ше­ствен­ни­ки от­кры­ли мо­на­хам свой план — пе­ре­не­сти мо­щи чу­до­твор­ца в Апу­лию.

Церковь святого Николая в Мирах Ликийских (г.Демре, Турция) — современное состояние

Воз­мож­но, спер­ва мо­на­хи не вос­при­ня­ли на­ме­ре­ние по­слан­ни­ков из Ба­ри все­рьез. Они ска­за­ли, что свя­той ни­ко­му ни­ко­гда не поз­во­лял пе­ре­но­сить его остан­ки в дру­гое место; да­же им­пе­ра­то­ру Ва­си­лию Ма­ке­до­ня­ни­ну при­шлось от­ка­зать­ся «от на­ме­ре­ния пере­не­сти в Кон­стан­ти­но­поль». «Свя­тый ис­по­вед­ник Бо­жий не по­пустит вам взять его», — от­го­ва­ри­ва­лись мо­на­хи.

Ба­рий­ский пре­сви­тер по име­ни Луп дер­жал в ру­ках стек­лян­ный со­суд, ко­то­рый мона­хи на­пол­ни­ли ми­ром от мо­щей. Он ре­шил при­нять уча­стие в пе­ре­го­во­рах со сторожами и по­ста­вил фла­кон наверх невы­со­кой ко­лон­ны у ал­та­ря. Во вре­мя спо­ра отец Луп по неосто­рож­но­сти за­дел со­суд, и тот с «ве­ли­ким трес­ком» упал на мра­мор­ный пол, но не раз­бил­ся. При­шель­цы уви­де­ли в этом зна­ме­нии бла­го­при­ят­ный знак вы­ра­же­ния воли Бо­га и свя­то­го Угод­ни­ка, яко­бы свя­ти­тель ска­зал им: «Вот мо­ги­ла, в ко­то­рой я ле­жу, возь­ми­те мое те­ло и иди­те к лю­дям в Ба­ри, ко­то­рым я бу­ду по­кро­ви­тель­ство­вать и защищать».

Ба­рий­цы ре­ши­ли сме­нить так­ти­ку уго­во­ров, ре­шив, что «доб­рый об­ман ни­ко­му не вре­дит». Они со­лга­ли мо­на­хам, за­явив: «Вы долж­ны знать, что, ко­гда па­па из Ри­ма пришел к нам в го­род Ба­ри в со­про­вож­де­нии мно­гих ар­хи­епи­ско­пов со сви­той священнослу­жи­те­лей и ми­рян, он сам по­слал нас в эти зем­ли пе­ре­не­сти свя­щен­ное те­ло. Он сде­лал все это, по­то­му что свя­ти­тель Бо­жий явил­ся ему во сне и про­сил, чтобы перевез­ли его в на­ши зем­ли».

Ко­гда апу­лий­цы до­ста­ли из-под сво­их пла­щей ору­жие, мо­на­хи осо­зна­ли всю серьезность на­ме­ре­ний го­стей. Один из мо­на­хов стал мед­лен­но от­сту­пать к две­рям, же­лая опо­ве­стить жи­те­лей Мир о про­ис­хо­дя­щем, но ба­рий­цы за­ра­нее за­бло­ки­ро­ва­ли вы­хо­ды из церк­ви.

Стó­ро­жа свя­за­ли, и некто по име­ни Мат­фей (воз­мож­но, ли­дер), при­ста­вил нож к горлу мо­на­ха, угро­жая смер­тью, ес­ли тот не ука­жет ме­сто­на­хож­де­ния мо­щей. Мо­нах отвечал: «Ско­рее умрем, неже­ли да­дим взять свя­то­го». Дру­гой сто­рож, же­лая из­ба­вить собра­та от смер­ти и по­ни­мая, что со­про­тив­ле­ние бес­по­лез­но, ска­зал: «Сын мой, по­че­му ты неспра­вед­ли­во на­пал на на­ше­го бра­та?.. Мно­гие пы­та­лись за­вла­деть мо­ща­ми, но не смог­ли. По всей ви­ди­мо­сти, при­шло вре­мя ис­пол­не­ния обе­ща­ния, ко­то­рое дал свя­ти­тель год на­зад».

Услы­шав это, ита­льян­цы по­про­си­ли рас­ска­зать им о ви­дé­нии свя­то­го Ни­ко­лая, бывше­го в 1086 г. трем жи­те­лям Мир. Ба­рий­цы рас­це­ни­ли это как еще од­но ос­но­ва­ние для пе­ре­но­са остан­ков ве­ли­ко­го свя­то­го к се­бе на ро­ди­ну. Слу­жи­тель хра­ма ука­зал Мат­фею от­вер­стие в по­лу, из ко­то­ро­го мо­на­хи из­вле­ка­ли «ки­сточ­кой свя­тую вла­гу». Ба­рий­цы поня­ли, что это то ме­сто, где на­хо­дят­ся мо­щи свя­ти­те­ля Ни­ко­лая. Мат­фей спря­тал свое ору­жие и, взяв же­лез­ный лом, стал бить в мра­мор­ный пол.

Пол­но­стью за­брать мо­щи апу­лий­цам не уда­лось

Ана­лиз ли­те­ра­тур­ных ис­точ­ни­ков и ар­хео­ло­ги­че­ских ис­сле­до­ва­ний церк­ви свя­ти­те­ля Ни­ко­лая в Ми­рах (Де­м­ре) поз­во­ля­ет опре­де­лить ме­сто, где был за­хо­ро­нен Ни­ко­лай Чудотво­рец. В ре­зуль­та­те осмот­ра кир­пич­ной клад­ки стен Ни­коль­ской церк­ви археологами От­то Фель­дом и Ур­сом Пеш­лоу опре­де­ле­но, что ос­нов­ная часть стро­е­ний ком­плек­са от­но­сит­ся к VIII в., лишь слу­жеб­ные по­ме­ще­ния на се­ве­ро-за­па­де ком­плек­са и две юго-во­сточ­ные ча­сов­ни от­но­сят­ся к V-VI в. Изу­че­ние пла­на церк­ви да­ет воз­мож­ность пред­по­ло­жить, что сте­ны двух юго­во­сточ­ных ча­со­вен, от­но­ся­щих­ся к V-VI в., бы­ли умыш­лен­но «ис­клю­че­ны из стро­и­тель­ных ра­бот», со­хра­не­ны древним ар­хи­тек­то­ром и встро­е­ны в но­вый ком­плекс хра­ма воз­ле цен­траль­но­го ал­та­ря. Эта за­бо­та мог­ла быть обуслов­ле­на же­ла­ни­ем со­хра­нить древ­нюю ча­сов­ню над за­хо­ро­не­ни­ем свя­то­го.

Сто­ит об­ра­тить вни­ма­ние на то, что все хро­ни­ки оди­на­ко­во опи­сы­ва­ют дей­ствия барий­цев. Ита­льян­цы раз­би­ли пол, а о сар­ко­фа­ге ни один из ле­то­пис­цев не упо­ми­на­ет. Кли­рик Ни­ки­фор в «Про­ло­ге» пи­шет, что в Ан­тио­хии ве­не­ци­ан­цы хва­ста­лись сво­им намере­ни­ем в церк­ви свя­то­го Ни­ко­лая «раз­бить по­мост ея и уне­сти свя­щен­ное те­ло». На этот факт об­ра­тил вни­ма­ние ар­хи­манд­рит Ан­то­нин Ка­пу­стин в XIX в., ука­зы­вая, что «барий­ские мат­ро­сы не ви­де­ли в церк­ви ни­ка­ких гроб­ниц».

Церковь святого Николая в Мирах Ликийских (г.Демре, Турция) — современное состояние

Есте­ствен­но, раз­ру­ше­ние по­ла не мог­ло прой­ти бес­след­но для зда­ния церк­ви. Изучение на­поль­ной мо­за­и­ки Ни­коль­ской церк­ви в Ми­рах и срав­не­ние ее с до­шед­ши­ми до нас мо­за­и­ка­ми дру­гих со­ору­же­ний поз­во­ля­ет да­ти­ро­вать укра­ше­ние по­ла хра­ма в Демре XI в., т.е. вре­ме­нем ре­кон­струк­ции хра­ма 1042 г. при «им­пе­ра­то­ре Кон­стан­тине Мо­но­ма­хе и его жене Зое». Ис­сле­до­ва­ния рас­по­ло­же­ния ри­сун­ков мо­за­и­ки се­ре­ди­ны XI ве­ка на пер­вом эта­же хра­ма ука­зы­ва­ют на то, что наи­бо­лее круп­ные, бо­га­то укра­шен­ные, за­ни­ма­ю­щие по­чти всю пло­щадь по­ла узо­ры раз­ме­ще­ны опять же в двух юго-во­сточ­ных ча­сов­нях, при этом по­лы ос­нов­ной ча­сти цен­траль­но­го хра­ма ком­плек­са до­шли до на­ше­го вре­ме­ни по­чти без по­вре­жде­ний.

На ос­но­ва­нии ре­зуль­та­тов ана­ли­за ри­сун­ков мо­за­ич­ных по­лов мы услов­но вы­де­ли­ли че­ты­ре ос­нов­ных ти­па ор­на­мен­тов: a) пря­мо­уголь­ная рам­ка; b) кру­ги, впи­сан­ные в квад­рат; c) слож­ный узор, со­сто­я­щий из вось­ми­ко­неч­ной звез­ды и «цвет­ка», за­клю­чен­ных в пря­мо­уголь­ник; d) квад­рат­ная рам­ка со слож­ным ор­на­мен­том, с утра­чен­ной се­ре­ди­ной.

Ес­ли пер­вый тип мо­за­и­ки ис­поль­зо­вал­ся в цен­траль­ном нефе ком­плек­са семь раз, типы «b» и «с» встре­ча­ют­ся в укра­ше­нии по­ла хра­ма по три ра­за, то тип «d» уни­ка­лен — он име­ет наи­боль­шую пло­щадь по­кры­тия, и дан­ный ри­су­нок боль­ше ни­где не повторяется. Ти­пы «a», «b», «с» до­шли до нас в от­но­си­тель­ной со­хран­но­сти и без утрат, а мо­за­и­ка послед­не­го ти­па име­ет ме­ха­ни­че­ские по­вре­жде­ния, ко­то­рые позд­нее бы­ли неумело залата­ны в XII-XIII ве­ке оскол­ка­ми мра­мо­ра, ра­нее ис­поль­зо­вав­ши­ми­ся в украше­нии неиз­вест­ных за­хо­ро­не­ний и не со­от­вет­ству­ю­щи­ми узо­ру по­вре­жден­ной мозаики.

В ре­зуль­та­те изу­че­ния тек­стов ис­точ­ни­ков XII в., по­вест­ву­ю­щих о пе­ре­ме­ще­нии мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, и рас­смот­ре­ния ар­хи­тек­тур­ных осо­бен­но­стей ком­плек­са Ни­ко­ла­ев­ской церк­ви в Де­м­ре, мы мо­жем за­клю­чить, что за­хо­ро­не­ние Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца ра­нее на­хо­ди­лось под мо­за­и­кой по­ла в цен­тре вто­рой юго-во­сточ­ной ча­сов­ни Ни­коль­ско­го хра­ма в Ми­рах. Кос­вен­ным под­твер­жде­ни­ем дан­но­го утвер­жде­ния слу­жит и то, что пол крип­ты хра­ма свя­ти­те­ля Ни­ко­лая в Ба­ри укра­шен ор­на­мен­том, ко­то­рый мы от­нес­ли к ти­пу «d» ком­плек­са церк­ви в Ми­рах.

Раз­бив мо­за­и­ку на по­лу, ба­рий­цы об­на­ру­жи­ли древ­нюю кир­пич­ную клад­ку и ста­ли углуб­лять­ся в зем­лю, по­ка не показалась крыш­ка бе­ло­го сар­ко­фа­га. От­цы Луп и Гри­мо­альд ста­ли мо­лить­ся. Ба­рий­цы при­шли в за­ме­ша­тель­ство и бо­я­лись вскрыть гроб­ни­цу свя­ти­те­ля Ни­ко­лая. От­ко­пав до по­ло­ви­ны крыш­ку сар­ко­фа­га, ни­кто не ре­шал­ся его от­крыть, «чтобы не пре­вра­тить­ся в ка­мень». Мат­фей уда­ром мо­лот­ка раз­бил мра­мор­ную пли­ту. Ко­гда уда­ли­ли оскол­ки, об­на­ру­жи­ли «вну­ши­тель­ных раз­ме­ров» сар­ко­фаг, «пол­ный свя­той вла­ги», и по­чув­ство­ва­ли чу­дес­ный аро­мат. Ита­льян­цы ре­ши­ли, что Угод­ник Бо­жий со­гла­сен на пе­ре­не­се­ние мо­щей.

Мат­фей, опу­стив «пра­вую ру­ку» в жид­кость, стал из­вле­кать из гро­ба мо­щи и пе­ре­да­вать их по ча­стям пре­сви­те­рам. По­ни­мая, что вре­мя ухо­дит, юно­ша спрыг­нул в ра­ку и, как поз­же вы­яс­нит­ся, раз­да­вил сво­и­ми но­га­ми часть ко­стей та­за свя­ти­те­ля. Най­дя в гроб­ни­це че­реп, Мат­фей бе­реж­но пе­ре­дал его свя­щен­ни­кам и вы­лез из гроб­ни­цы. В это вре­мя «неко­то­рые из сто­яв­ших кру­гом мо­ря­ков, тай­ком взяв ма­лень­кие ча­стич­ки от свя­тых мо­щей, скры­ли их».

Пол­но­стью за­брать мо­щи апу­лий­цам не уда­лось. Ве­ро­ят­но, ба­рий­цы то­ро­пи­лись и опа­са­лись, что ли­кий­цы вос­пре­пят­ству­ют по­хи­ще­нию мо­щей. Участ­ни­ки экс­пе­ди­ции не взя­ли с со­бой ков­че­га для остан­ков Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца. Мож­но пред­по­ло­жить, что они рас­счи­ты­ва­ли за­брать мо­щи вме­сте с ра­кой и не ожи­да­ли най­ти боль­шой тя­же­лый сар­ко­фаг. По этой при­чине пре­сви­те­ры за­вер­ну­ли мо­щи Свя­то­го в свои об­ла­че­ния и бе­реж­но по­нес­ли к ко­раб­лям.

Эта вер­сия под­твер­жда­ет­ся ис­сле­до­ва­ни­я­ми ко­стей, из­вле­чен­ных в 1953 г. из гроб­ни­цы в Ба­ри. Про­фес­сор Лу­и­джи Мар­ти­но, изу­чав­ший остан­ки свя­ти­те­ля, пи­шет в от­че­те об ис­сле­до­ва­нии, что на ко­стях «най­де­ны пе­ре­ло­мы на тех ме­стах, где они долж­ны быть во вре­мя гру­бой экс­гу­ма­ции, в свя­зи с тем, что мо­ря­ки спе­ши­ли». Так­же про­фес­сор от­ме­тил, что ско­рее все­го во вре­мя транс­пор­ти­ров­ки остан­ков «на ко­стях воз­ник­ли об­шир­ные по­вре­жде­ния, вы­зван­ные вза­им­ным тре­ни­ем по всей ве­ро­ят­но­сти из-за то­го, что ко­сти бы­ли вме­сте за­вер­ну­ты в за­щит­ный ма­те­ри­ал».

Так­же ита­льян­цы взя­ли несколь­ко круп­ных оскол­ков сар­ко­фа­га свя­то­го, ко­то­рые, как ве­ли­кая свя­ты­ня, поз­же бы­ли вмон­ти­ро­ва­ны «в пре­сто­лы мно­гих хра­мов Ита­лии». Осмотр дан­ных фраг­мен­тов поз­во­ля­ет с уве­рен­но­стью го­во­рить о том, что лже­гроб­ни­ца, вы­став­ля­е­мая в Де­м­ре, не со­от­вет­ству­ет цве­ту, раз­ме­рам и ма­те­ри­а­лу на­сто­я­ще­го сар­ко­фа­га. Вот по­че­му мы с уве­рен­ность мо­жем утвер­ждать, что до на­ше­го вре­ме­ни гроб свя­ти­те­ля Ни­ко­лая не со­хра­нил­ся.

Бы­ло ре­ше­но, что бес­цен­ный груз на борт возь­мет ко­ман­да, в ко­то­рой со­сто­ял Мат­фей. Ка­пи­тан вы­бран­но­го суд­на и его ко­ман­да по­кля­лись, что они обес­пе­чат пол­ную со­хран­ность мо­щей свя­то­го Ни­ко­лая и не бу­дут пред­при­ни­мать ка­ких-ли­бо дей­ствий «без об­ще­го ре­ше­ния всех участ­ни­ков» экс­пе­ди­ции. Как ска­за­но в Тро­иц­ком спис­ке жи­тия, два мо­на­ха из хра­ма оста­лись в Ми­рах, а двое под­ня­лись на борт «и идо­ста с мо­щь­ми свя­та­го Ни­ко­лы и по­и­до­ша в Бар град».

Как толь­ко ита­льян­цы «раз­ме­сти­ли мо­щи с ве­ли­ким бла­го­го­ве­ни­ем в очень ма­лень­ком де­ре­вян­ном ящи­ке» и на­ча­ли от­да­лять­ся от бе­ре­га, они уви­де­ли бе­гу­щих к бе­ре­гу мо­ря жи­те­лей Мир, ко­то­рые ры­да­ли и бро­са­лись в мо­ре, хва­та­лись за вес­ла с кри­ка­ми: «От­дай­те от­ца на­ше­го и гос­по­ди­на на­ше­го!».

Ба­рий­цы пы­та­лись «успо­ко­ить» мест­ных жи­те­лей тем, что им остал­ся гроб, пол­ный свя­той вла­ги от мо­щей свя­ти­те­ля, и чу­до­твор­ная ико­на свя­то­го Ни­ко­лая. «Те­перь во­ля его уй­ти от­сю­да, чтобы и дру­гия ча­сти ми­ра про­све­щать». Жи­те­ли Мир вер­ну­лись в ограб­лен­ный храм и об­на­ру­жи­ли, что неко­то­рая часть оста­ва­лась по­гру­жен­ной в ми­ро. Опа­са­ясь но­вых на­па­де­ний и гра­бе­жей, они при­ня­ли ре­ше­ние сно­ва со­крыть свя­тые остан­ки под пол, что и бы­ло вы­пол­не­но.

Воз­мож­но, для то­го чтобы предот­вра­тить по­сле­ду­ю­щие по­пыт­ки хи­ще­ния мо­щей и за­пу­тать бу­ду­щих свя­то­тат­цев, мест­ные жи­те­ли ре­ши­ли вы­ста­вить у хра­ма по­вре­жден­ный сар­ко­фаг, взя­тый с «цар­ско­го некро­по­ля, рас­по­ло­жен­но­го вдоль до­ро­ги в порт Ан­дри­а­ке». Они вы­да­ва­ли его за гроб свя­то­го Ни­ко­лая, ограб­лен­ный ба­рий­ца­ми, внутрь ко­то­ро­го по­ста­ви­ли со­суд с ми­ром от мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая.

Церковь святого Николая в Мирах Ликийских (г.Демре, Турция) — современное состояние

Этот об­ман на­шел про­дол­же­ние и в на­ше вре­мя. Дан­ный сар­ко­фаг до сих пор де­мон­стри­ру­ют в хра­ме-му­зее совре­мен­но­го го­ро­да Де­м­ре, вы­да­вая за на­сто­я­щую гроб­ни­цу Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца. Воз­ра­же­ния оп­по­нен­тов — сто­рон­ни­ков ис­тин­но­сти хра­ня­ще­го­ся в хра­ме в Де­м­ре сар­ко­фа­га — без­осно­ва­тель­ны. Так, сле­ды внут­ри гроб­ни­цы яко­бы от ис­хо­дя­ще­го от свя­тых мо­щей ми­ра не мог­ли быть остав­ле­ны ман­ной. В хро­ни­ках го­во­рит­ся о том, что гроб Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца был «по­лон свя­той вла­ги», а сле­ды на стен­ках экс­по­ни­ру­е­мой в Ни­коль­ском хра­ме гроб­ни­цы не до­сти­га­ют и чет­вер­ти объ­е­ма. Про­зрач­ная жид­кость, вы­де­ля­е­мая до сих пор остан­ка­ми свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, име­ет кон­си­стен­цию, «по­хо­жую на во­ду гор­но­го ис­точ­ни­ка» и не остав­ля­ю­щую сле­дов на ка­мен­ном сар­ко­фа­ге в Ба­ри, сде­лан­ном из при­ве­зен­но­го из Мир Ли­кий­ских кам­ня.

Так­же до сих пор в Тур­ции па­лом­ни­кам и ту­ри­стам рас­ска­зы­ва­ют мест­ную ле­ген­ду о том, что «спе­ша­щие ита­льян­ские куп­цы уро­ни­ли несколь­ко ко­стей», а поз­же «эти ча­сти­цы бы­ли за­бот­ли­во со­бра­ны… жи­те­ля­ми Мир», сло­же­ны в ла­рец, «ко­то­рый вы­став­ля­ет­ся в му­зее Ан­та­лии». Это утвер­жде­ние яв­ля­ет­ся вы­дум­кой. На са­мом де­ле мо­щи нес­ли бе­реж­но, а ко­сти, вы­став­ля­е­мые как экс­по­нат в за­лах му­зея ар­хео­ло­гии, бы­ли по­да­ре­ны му­зею «некой ита­льян­кой в 1925 г.».

В 2004 г. про­фес­сор су­деб­ной па­то­ло­гии Фран­че­ско Ин­тро­на изу­чил ко­сти, экс­по­ни­ру­е­мые в му­зее Ан­та­лии, и при­шел к вы­во­ду, что дан­ные ко­сти не со­от­вет­ству­ют остан­кам, на­хо­дя­щим­ся в гроб­ни­цах Ба­ри и Ве­не­ции, и, бо­лее то­го, при­над­ле­жа­ли мо­ло­до­му че­ло­ве­ку. Толь­ко в 2011 г. экс­пер­та­ми ми­ни­стер­ства ту­риз­ма Тур­ции ко­сти, вы­став­ляв­ши­е­ся в Ан­та­лии как остан­ки Но­эль Ба­бы, бы­ли при­зна­ны под­дель­ны­ми. В свя­зи с этим они уда­ле­ны из экс­по­зи­ции му­зея.

«По про­ше­ствии два­дца­ти дней все мы бу­дем уже в го­ро­де Ба­ри»

Ко­раб­ли про­шли еще око­ло че­тыр­на­дца­ти миль до ост­ро­ва Ме­ги­сти. Да­лее, прой­дя око­ло пя­ти миль, они бы­ли вы­нуж­де­ны из-за уси­лив­ше­го­ся вет­ра при­бли­зить­ся в на­прав­ле­нии Па­тар, го­ро­да, где ро­дил­ся Свя­той Ни­ко­лай. Од­на­ко бу­ря и всё еще от­но­си­тель­ная бли­зость к Ми­рам за­ста­ви­ли ба­рий­цев снять­ся с яко­ря и при­швар­то­вать­ся в бух­те у Пер­дик­кеи в трех ми­лях пу­ти.

Из­му­чен­ные непо­го­дой мо­ря­ки ре­ши­ли, что свя­ти­тель не да­ет бла­го­сло­ве­ния на пу­те­ше­ствие. Неко­то­рые из мо­ря­ков пред­ло­жи­ли оста­вить мо­щи в Па­та­рах или вер­нуть в Ми­ры. Один из чле­нов ко­ман­ды пред­по­ло­жил, что часть мо­щей мог­ла быть по­хи­ще­на во вре­мя под­ня­тия их в хра­ме в Ми­рах. Ко­ман­ди­ры ко­раб­лей с этим со­гла­си­лись и ре­ши­ли со­брать всех участ­ни­ков ком­па­нии, обя­зав по­клясть­ся на Еван­ге­лии, что не спря­та­ли у се­бя ча­стиц от свя­тых мо­щей Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца. Пя­те­ро из мо­ря­ков при­зна­лись в ута­и­ва­нии неко­то­рой ча­сти остан­ков свя­то­го при из­вле­че­нии их из сар­ко­фа­га в Ми­рах. Так, «Гри­мо­альд со­знал­ся, что при­сво­ил два зу­ба» свя­то­го. «Тут все от­да­ли свое об­рат­но и вос­пол­ни­ли все чле­ны, каж­дый при­не­ся, что взял». Утром бу­ря улег­лась, и ве­тер по­ме­нял­ся на бла­го­при­ят­ный для пла­ва­ния. Ба­рий­цы по­ня­ли, что их свя­щен­ный долг — до­ста­вить в Ба­ри мо­щи свя­то­го в це­ло­сти.

Ко­гда ко­раб­ли, прой­дя 75 миль, 18 ап­ре­ля 1087 г. до­стиг­ли Тра­хей­ско­го за­ли­ва, один из мо­ря­ков по име­ни Ди­се­гий ска­зал, что ви­дел во сне свя­то­го, ко­то­рый ска­зал ему: «Не бой­тесь ни­ка­ких непри­я­те­лей. По про­ше­ствии два­дца­ти дней все мы бу­дем уже в го­ро­де Ба­ри».

По­сле про­дол­жи­тель­но­го пу­те­ше­ствия под ве­чер они до­стиг­ли ост­ро­ва Ми­лос, где им был дан доб­рый знак в ви­де сме­лой пти­цы. Ре­ши­ли со­ору­дить до­стой­ный вре­мен­ный ков­чег, «чтобы раз­ме­стить в нем свя­щен­ные остан­ки», что бы­ло и сде­ла­но. Ра­ка пред­став­ля­ла из се­бя неболь­шой ящик, устлан­ный дра­го­цен­ной тка­нью, при­об­ре­тен­ной в Ан­тио­хии.

В вос­кре­се­нье утром, 9 мая, на бе­рег бы­ло от­прав­ле­но несколь­ко ло­док с це­лью со­об­щить ду­хо­вен­ству и жи­те­лям го­ро­да о при­бы­тии мо­щей ве­ли­ко­го свя­то­го. Во вто­рой по­ло­вине дня но­вость о свя­тыне «по­верг­ла весь го­род в смя­те­ние и вос­торг. На­се­ле­ние всех воз­рас­тов и обо­их по­лов сте­ка­лось в порт», чтобы стать сви­де­те­лем чрез­вы­чай­но­го со­бы­тия.

В это вре­мя в го­ро­де от­сут­ство­вал гла­ва го­ро­да гер­цог Род­жер, и ар­хи­епи­скоп Ур­сус, и мо­ря­ки от­ка­за­лись до­ве­рить остан­ки свя­ти­те­ля мел­ким вель­мо­жам. Ду­хо­вен­ство ре­ши­ло по­ло­жить мо­щи в со­бо­ре, но, по сло­вам мо­ря­ков, они обе­ща­ли вме­сте с тем, что воз­двиг­нут и до­стой­ную свя­то­го цер­ковь на тер­ри­то­рии Ка­та­па­нии. Боль­шин­ство одоб­ри­ло обе­ща­ние смель­ча­ков, дру­гие же, воз­мож­но, под­стре­ка­е­мые мест­ным ду­хо­вен­ством, пред­ла­га­ли по­ме­стить мо­щи свя­ти­те­ля Ни­ко­лая в го­род­ском со­бо­ре. Же­лая мир­ным пу­тем устра­нить раз­но­гла­сия, на­сто­я­тель го­род­ско­го мо­на­сты­ря свя­то­го Бе­не­дик­та Илия убе­дил ка­пи­та­нов раз­ме­стить те­ло свя­то­го в церк­ви его мо­на­сты­ря под на­блю­де­ни­ем во­ору­жен­ной охра­ны, по­ка не бу­дет при­ня­то окон­ча­тель­ное ре­ше­ние ка­са­тель­но ме­ста по­сто­ян­но­го пре­бы­ва­ния остан­ков свя­ти­те­ля Ни­ко­лая.

Под звон ко­ло­ко­лов всех го­род­ских хра­мов мо­щи свя­ти­те­ля Ни­ко­лая бы­ли пе­ре­не­се­ны в цер­ковь Иоан­на Пред­те­чи бе­не­дик­тин­ско­го мо­на­сты­ря, «где на­хо­ди­лись в те­че­ние трех дней». Сра­зу по­сле при­бы­тия мо­щей свя­то­го угод­ни­ка «от них по­тек­ли мно­го­чис­лен­ные ис­це­ле­ния». 12 мая 1087 г. в го­род по­спеш­но при­был ар­хи­епи­скоп Ур­сул и ве­лел пе­ре­не­сти мо­щи в го­род­ской со­бор. Но вол­не­ние на­ро­да и во­ору­жен­ная стыч­ка меж­ду на­се­ле­ни­ем и вой­ском ар­хи­епи­ско­па, в хо­де ко­то­рой по­гиб­ло два че­ло­ве­ка, вы­ну­ди­ли Ур­су­ла от­ка­зать­ся от этой идеи.

Меж­ду тем мо­ря­ки в со­про­вож­де­нии на­ро­да вы­нес­ли мо­щи угод­ни­ка Бо­жия и по­ста­ви­ли их в церк­ви свя­то­го му­че­ни­ка Ев­ста­хия на тер­ри­то­рии Ка­та­па­ни, двор «ко­то­рой то­гда уже при­над­ле­жал гер­цо­гу Род­же­ру, поль­зо­вал­ся пра­ва­ми па­тро­нат­ства… и за­ви­сел от граж­дан­ской вла­сти». Бла­го­да­ря это­му раз­до­ры утих­ли.

Ар­хи­епи­скоп дал раз­ре­ше­ние стро­ить но­вый храм. Ку­ри­ро­вать стро­и­тель­ство бы­ло по­ру­че­но аб­ба­ту Илие. 8 июля 1087 г. на­ча­лось мас­штаб­ное стро­и­тель­ство но­вой церк­ви в честь свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, для че­го при­шлось сне­сти несколь­ко стро­е­ний, в том чис­ле и несколь­ко церк­вей.

Через два го­да стро­и­тель­ство хра­ма бы­ло окон­че­но. К это­му же вре­ме­ни для мо­щей свя­ти­те­ля бы­ла при­го­тов­ле­на «ра­ка се­реб­ря­ная по­зла­щен­ная», «укра­шен­ная дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми». 1 ок­тяб­ря 1089 г. по при­гла­ше­нию ар­хи­епи­ско­па Илии Па­па Рим­ский Ур­бан II «вло­жил мо­щи свя­то­го в се­реб­ря­ную ра­ку» и пе­ре­нес их в цер­ковь, на­хо­дя­щу­ю­ся в крип­те стро­я­ще­го­ся со­бо­ра.

Бари. Базилика святого Николая (Basilica di San Nicola)

То­гда же Па­па Ур­бан на­зна­ча­ет на 1090 г. пер­вое празд­но­ва­ние пе­ре­не­се­ния мо­щей, а в 1092 го­ду этот празд­ник по­яв­ля­ет­ся на Ру­си. Здесь об­ра­ща­ет на се­бя вни­ма­ние тот факт, что цер­ков­ное вос­по­ми­на­ние о пе­ре­не­се­нии мо­щей, учре­жден­ное уже За­пад­ной Ка­то­ли­че­ской Цер­ко­вью, на­шло свое ме­сто и в рус­ской пра­во­слав­ной тра­ди­ции. Гре­че­ская Пра­во­слав­ная Цер­ковь не хра­нит па­мять об этом со­бы­тии: «В ле­то­пи­сях и па­мят­ни­ках Гре­ко-Во­сточ­ной Церк­ви и в част­но­сти Ви­зан­тии до­се­ле не най­де­но из­ве­стий о пе­ре­не­се­нии мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая из Мир Ли­кий­ских в го­род Бар».

Сла­ва о чу­де­сах и ис­це­ле­ни­ях, про­ис­хо­див­ших от мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, быст­ро раз­нес­лась по всей Ев­ро­пе. Мно­гие хра­мы, мо­на­сты­ри и пра­ви­те­ли пы­та­лись за­вла­деть ча­сти­цей мо­щей Свя­то­го. Осу­ществ­ляя бо­га­тые по­жерт­во­ва­ния, мно­гие рас­счи­ты­ва­ли на пе­ре­да­чу ча­сти­цы мо­щей.

Так, в 1092 г. во вре­мя оче­ред­но­го по­се­ще­ния Апу­лии ба­рон Ви­льям Пан­тулф по­лу­ча­ет в дар от ба­рий­цев «зуб ве­ли­ко­го му­жа» и два оскол­ка от сар­ко­фа­га свя­ти­те­ля Ни­ко­лая из Мир Ли­кий­ских, ко­то­рые ве­зет к се­бе на ро­ди­ну в Ан­глию. Од­на­ко ба­рий­цы, пом­ня о слу­чае с кра­жей фраг­мен­тов те­ла свя­то­го при под­ня­тии его из гроб­ни­цы в Ми­рах Ли­кий­ских и даль­ней­ших пре­пят­стви­ях в пла­ва­нии до пол­но­го воз­вра­та по­хи­щен­но­го, как пра­ви­ло, от­ка­зы­ва­ли в пе­ре­да­че ча­стиц мо­щей. Это спро­во­ци­ро­ва­ло неод­но­крат­ные по­пыт­ки кра­жи ча­сти мо­щей уже из Ба­ри.

До нас до­шло несколь­ко за­фик­си­ро­ван­ных пре­ступ­ле­ний, свя­зан­ных со свя­то­тат­ством. Один ры­царь по име­ни Хри­сто­фор, ко­то­рый участ­во­вал в ор­га­ни­за­ции пе­ре­но­са мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, «тай­но спря­тал в ру­ка­ве часть от реб­ра свя­ти­те­ля». По­сле это­го он за­боле­ва­ет и уда­ля­ет­ся в мо­на­стырь, ку­да жерт­ву­ет по­хи­щен­ную ча­сти­цу.

В 1090 г. некий Сте­фан, пев­чий недав­но (1020 г.) ос­но­ван­но­го мо­на­сты­ря го­ро­да Ан­же, по по­ве­ле­нию пра­ви­те­ля го­ро­да и аб­ба­та мо­на­сты­ря, «сняв с се­бя мо­на­ше­скую одеж­ду, по­се­лил­ся в Ба­ри и устро­ил­ся на ра­бо­ту пис­цом». Вой­дя в до­ве­рие к мест­ным слу­жи­те­лям церк­ви свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, он со­вер­шил кра­жу ча­сти дес­ни­цы, по­ме­щен­ную в бо­га­то укра­шен­ный се­реб­ря­ный ре­ликва­рий. Об­на­ру­жив от­сут­ствие свя­ты­ни, ба­рий­цы по­сла­ли гон­цов по всей Ита­лии и Си­ци­лии для предот­вра­ще­ния пе­ре­ме­ще­ния свя­ты­ни во Фран­цию. Гра­ни­цы пе­ре­кры­ли, и Сте­фан был вы­нуж­ден скры­вать­ся. Он из­влек мо­щи из ре­ликва­рия, а се­реб­ро про­дал. Но вско­ре он был за­дер­жан у го­ро­да Ве­но­за, а мо­щи пе­ре­да­ны в мо­на­стырь Свя­той Тро­и­цы.

По­сле это­го бы­ло ре­ше­но со­крыть остан­ки свя­то­го и пре­кра­тить к ним до­ступ. Мест­ное пре­да­ние со­об­ща­ет, что свя­ти­тель Ни­ко­лай явил­ся во сне од­но­му мо­на­ху и ска­зал: «Бла­го­во­ле­ни­ем все­силь­но­го Бо­га я при­шел к Вам в го­род Бар; те­перь я хо­чу, чтобы мо­щи мои бы­ли по­ло­же­ны под пре­сто­лом». Во­ля свя­то­го Угод­ни­ка Бо­жия бы­ла ис­пол­не­на — его мо­щи бы­ли по­ло­же­ны под пре­стол, где на­хо­дят­ся и в на­сто­я­щее вре­мя.

Ве­не­ци­ан­цы не сми­ри­лись

В кон­це пер­во­го ты­ся­че­ле­тия ре­ли­ги­оз­ное по­чи­та­ние Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца в Ве­не­ции бы­ло на уровне по­чи­та­ния апо­сто­ла Мар­ка, мо­щи ко­то­ро­го 31 ян­ва­ря 829 г. бы­ли при­ве­зе­ны из Алек­сан­дрии.

В то вре­мя Ве­не­ция пре­тен­до­ва­ла на еди­но­лич­ный кон­троль в Адри­а­ти­че­ском мо­ре. Мест­ная знать дав­но по­ду­мы­ва­ла при­об­ре­сти те­ло по­кро­ви­те­ля мор­ских пу­те­ше­ствий, чтобы под­черк­нуть свой по­ли­ти­че­ский и во­ен­ный ста­тус, а так­же по­зи­ци­о­ни­ро­ва­ние се­бя как ре­ли­ги­оз­но­го цен­тра. По всей ви­ди­мо­сти, ве­не­ци­ан­цы не сми­ри­лись с тем, что ба­рий­цы опе­ре­ди­ли их в Ми­рах. В Ве­не­ции за­яви­ли, что при­не­сен­ные в Ба­ри «мо­щи епи­ско­па Мир в Ли­кии не яв­ля­ют­ся це­лым те­лом это­го про­слав­лен­но­го свя­то­го».

В 1099 г. Ве­не­ция ре­ши­ла при­нять уча­стие в Кре­сто­вом по­хо­де, ко­то­рый «па­па про­по­ве­дал в 1095 г. в Клер­мон­те». Участ­ни­ки по­хо­да со­би­ра­лись на мо­лит­ву в церк­ви свя­то­го Ни­ко­лая на ост­ро­ве Ли­до. В тор­же­ствен­ной мо­лит­ве к свя­ти­те­лю Ни­ко­лаю епи­скоп Эн­ри­ко Кон­та­ри­ни про­сит свя­то­го бла­го­сло­вить этот «по­ход и ока­зать по­мощь в при­об­ре­те­нии его свя­то­го те­ла». Это сви­де­тель­ству­ет о том, что из­на­чаль­но по­ход за­ду­мы­вал­ся как пу­те­ше­ствие за мо­ща­ми свя­то­го Ни­ко­лая.

30 мая 1099 г., через несколь­ко дней по­сле бит­вы с пи­зан­ца­ми у ост­ро­ва Ро­дос, ве­не­ци­ан­цы при­бы­ли к Ли­кии. Здесь со­про­вож­дав­ший их епи­скоп Эн­ри­ко Кон­та­ри­ни, по­мо­лив­шись, при­ка­зы­ва­ет ка­пи­та­нам ко­раб­лей при­швар­то­вать­ся в бух­те неда­ле­ко от Мир. Немно­гие жи­те­ли Мир, узнав об огром­ной во­ору­жен­ной эс­кад­ре, бе­гут из го­ро­да в го­ры.

Вы­са­див­шись на бе­рег, боль­шой от­ряд сол­дат идет пря­мо в храм, где «за­хва­ти­ли толь­ко че­ты­рех сто­ро­жей церк­ви». В от­вет на рас­спро­сы о том, где ле­жит те­ло свя­то­го Ни­ко­лая, мо­на­хи по­ка­за­ли сло­ман­ный сар­ко­фаг у сте­ны, из ко­то­ро­го яко­бы де­ся­ти­ле­ти­ем ра­нее «ба­ряне взя­ли часть мо­щей». Обыс­кав гроб­ни­цу, ве­не­ци­ан­цы не на­шли в ней мо­щей, а толь­ко во­ду и мас­ло. Разъ­ярен­ные сол­да­ты ста­ли кру­шить цер­ковь.

Епи­скоп Эн­ри­ко Кон­та­рини, по­ни­мая, что по­ис­ки не при­но­сят ре­зуль­та­та, от­дал при­каз до­пра­ши­вать мо­на­хов церк­ви об ис­тин­ном ме­сте мо­щей Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца. Не вы­дер­жав пы­ток, один из сто­ро­жей, «чрез­мер­но му­чи­мый», по­про­сил пе­ре­дать епи­ско­пу, что он го­тов от­крыть тай­ну, «пла­чев­ную для гре­ков и веч­но­па­мят­ную для ве­не­ци­ан­цев». Мо­нах ука­зал на ал­тарь свя­то­го Иоан­на. Там хра­ни­лись мо­щи двух свя­тых — Ни­ко­лая и свя­щен­но­му­че­ни­ка Фе­о­до­ра, «пред­мест­ни­ков бла­жен­но­го Ни­ко­лая». Тут же ал­тарь был раз­ру­шен, и из­вле­че­ны три ки­па­рис­ных ящи­ка, ко­то­рые сей­час же от­нес­ли на га­ле­ры ве­не­ци­ан­цев.

Часть от­ря­да за­дер­жа­лась в хра­ме, осмат­ри­вая его для воз­мож­но­го ограб­ле­ния, и «по­чув­ство­ва­ла чу­дес­ный аро­мат». Неко­то­рые из мест­ных жи­те­лей вспом­ни­ли, что мест­ный ар­хи­епи­скоп в дни па­мя­ти свя­ти­те­ля Ни­ко­лая со­вер­шал бо­го­слу­же­ние не в при­де­ле Чу­до­твор­ца, а «по­ста­вив тре­нож­ник на ров­ном ме­сте над те­лом свя­то­го» в дру­гом по­ме­ще­нии хра­мо­во­го ком­плек­са. Уви­дев на сво­де ком­на­ты ико­ну свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, кре­сто­нос­цы по­ня­ли, где на­хо­дят­ся мо­щи ве­ли­ко­го Чу­до­твор­ца.

Фото из журнала «Новая Иллюстрация», 1910 г.

Ве­не­ци­ан­цы, вер­нув­шись с ко­раб­лей, вскры­ли несколь­ко уров­ней по­ла и об­на­ру­жи­ли спек­шу­ю­ся «смесь ме­тал­ла и би­ту­ма», со­дер­жа­щую в се­бе свя­тые мо­щи. По­сколь­ку ба­рий­цы две­на­дцать лет на­зад за­бра­ли боль­шую часть мо­щей из гроб­ни­цы, ми­ро, обиль­но ис­то­чав­ше­е­ся ра­нее, вы­де­ля­лось в со­всем ма­лых объ­е­мах. За го­ды на­хож­де­ния в гроб­ни­це и под вли­я­ни­ем осо­бен­но­стей кли­ма­та юж­но­го ре­ги­о­на ман­на вы­сох­ла и при­об­ре­ла твер­дую кри­стал­ли­че­скую кон­си­стен­цию. Епи­скоп Эн­ри­ко Кон­та­ри­ни вы­нуж­ден был вы­ла­мы­вать ко­сти свя­то­го, что при­во­ди­ло к их дроб­ле­нию. Не имея до­стой­но­го ков­че­га для мо­щей, он сло­жил их в свой го­лов­ной убор. С мо­ща­ми ле­жал ме­да­льон, над­пись на ко­то­ром гла­си­ла: «Здесь по­ко­ит­ся ве­ли­кий Ни­ко­лай, слав­ный чу­де­са­ми на зем­ле и на мо­ре». Эн­ри­ко Кон­та­ри­ни по­слал в храм один из ящи­ков с ал­та­ря свя­то­го Иоан­на с сот­ней зо­ло­тых монет, для «устра­не­ния ущер­ба, на­не­сен­но­го хра­му».

По окон­ча­нии кре­сто­во­го по­хо­да ко­раб­ли, прой­дя око­ло по­лу­то­ра ты­сяч миль, при­бы­ли в Ве­не­цию 6 де­каб­ря 1101 г. По­сле тор­же­ствен­ной встре­чи эс­кад­ры мо­щи свя­ти­те­ля Ни­ко­лая бы­ли по­ло­же­ны в хо­ро­шо охра­ня­е­мой башне «ма­лой церк­ви, что на бе­ре­гу». Опа­са­ясь за со­хран­ность мо­щей, ве­не­ци­ан­цы вы­ста­ви­ли уси­лен­ную охра­ну. Поз­же, в 1628 г., мо­щи раз­ме­сти­ли над пре­сто­лом в хра­ме свя­ти­те­ля Ни­ко­лая в бе­не­дик­тин­ском мо­на­сты­ре на ост­ро­ве Ли­до.

Мощный символ власти

Ба­рий­цы все­гда за­яв­ля­ли о том, что те­ло свя­ти­те­ля на­хо­дит­ся у них. На про­дол­же­нии по­чти вось­ми с по­ло­ви­ной ве­ков с мо­мен­та по­ло­же­ния мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая в ка­мен­ный сар­ко­фаг под пре­стол ниж­ней церк­ви в Ба­ри ни­кто не мог ви­деть мо­щей Чу­до­твор­ца, раз­ве толь­ко через ма­лень­кое круг­лое от­вер­стие под пре­сто­лом, и то лишь фраг­мент ко­стей. Из-за это­го пе­ри­о­ди­че­ски воз­ни­ка­ли со­мне­ния — «на­хо­дят­ся ли внут­ри гроб­ни­цы мо­щи, или хо­тя бы часть епи­ско­па Мир­ли­кий­ско­го?».

Ве­не­ци­ан­цы же, на­про­тив, же­лая уве­рить весь мир, что мо­щи на­хо­дят­ся на ост­ро­ве Ли­до, неод­но­крат­но от­кры­ва­ли ра­ку с мо­ща­ми.

Крипта. Престол над мощами свт. Николая

В от­ли­чие от ра­ки свя­то­го в Ве­не­ции, его сар­ко­фаг в Ба­ри впер­вые был от­крыт в 1953 г. С 6 мая 1953 по 6 мая 1957 г. про­из­во­ди­лись ка­пи­таль­ные ра­бо­ты по укреп­ле­нию стен ба­зи­ли­ки и скле­па. «По бла­го­сло­ве­нию па­пы Пия XII был от­крыт… сар­ко­фаг свя­ти­те­ля Ни­ко­лая; остан­ки его, ко­то­рые не от­кры­ва­лись с то­го дня, как по­ло­жил их в сар­ко­фаг па­па Ур­бан II, бы­ли тща­тель­но осви­де­тель­ство­ва­ны. На дне сар­ко­фа­га бы­ло до 2 см про­зрач­ной жид­ко­сти, по­хо­жей на во­ду гор­но­го ис­точ­ни­ка».

Про­фес­сор Лу­и­джи Мар­ти­но был при­гла­шен в ка­че­стве экс­пер­та воз­гла­вить ко­мис­сию, про­во­див­шую ан­тро­по­мет­ри­че­ские и ан­тро­по­ло­ги­че­ские ис­сле­до­ва­ния остан­ков для «луч­ше­го по­ни­ма­ния об­ра­за свя­ти­те­ля Ни­ко­лая». В про­цес­се экс­пер­ти­зы бы­ли пред­при­ня­ты по­пыт­ки вос­ста­но­вить внеш­ность свя­ти­те­ля Ни­ко­лая.

По ре­зуль­та­там ис­сле­до­ва­ния бы­ли сде­ла­ны сле­ду­ю­щие вы­во­ды: свя­той Ни­ко­лай упо­треб­лял пре­иму­ще­ствен­но твер­дую рас­ти­тель­ную пи­щу, имел рост око­ло 167 сан­ти­мет­ров, «при­над­ле­жал к бе­лой ев­ро­пео­ид­ной сре­ди­зем­но­мор­ской ра­се, для ко­то­рой ха­рак­тер­ны сред­ний рост, смуг­лая ко­жа, вы­со­кий лоб», что со­от­вет­ству­ет тра­ди­ци­он­ным ико­но­пис­ным изо­бра­же­ни­ям.

Бла­го­да­ря изу­че­нию остан­ков свя­то­го по­лу­че­но за­клю­че­ние о бо­лез­нях свя­ти­те­ля и их при­чи­нах. Так, бы­ли под­твер­жде­ны дан­ные о тю­рем­ном за­клю­че­нии и пыт­ках свя­то­го.

В Ве­не­ции, в хра­ме Сан Ник­ко­ло дель Ли­до с сен­тяб­ря по но­ябрь 1992 г. про­во­ди­лось оче­ред­ное осви­де­тель­ство­ва­ние мо­щей трех свя­ти­те­лей, при­ве­зен­ных из Мир в XII в., в том чис­ле и ве­ли­ко­го Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца. Ос­но­ва­ни­ем для про­ве­де­ния этой экс­пер­ти­зы ста­ло ис­сле­до­ва­ние остан­ков в Ба­ри, ко­то­рое под­твер­ди­ло их при­над­леж­ность свя­ти­те­лю Ни­ко­лаю. В свя­зи с этим изу­че­ние остан­ков, хра­ня­щих­ся на ост­ро­ве Ли­до, ста­ло осо­бен­но ак­ту­аль­ным. В ис­сле­до­ва­нии мо­щей при­нял уча­стие про­фес­сор Лу­и­джи Мар­ти­но, ко­то­рый воз­глав­лял экс­перт­ную груп­пу в Ба­ри в 1953 г.

Во вре­мя ра­бот бы­ло осви­де­тель­ство­ва­но три де­ре­вян­ных гро­ба, в од­ном из ко­то­рых на­хо­ди­лись мо­щи свя­ти­те­ля Ни­ко­лая Мир­ли­кий­ско­го. В ре­зуль­та­те вскры­тия гроб­ни­цы бы­ли сде­ла­ны сле­ду­ю­щие вы­во­ды: ко­сти име­ют мно­го­чис­лен­ные над­ло­мы, воз­ник­шие в ре­зуль­та­те спеш­ки ба­рий­ских мо­ря­ков, а так­же гру­бых дей­ствий Мат­фея при из­вле­че­нии остан­ков из гроб­ни­цы в Ми­рах, и пред­став­ля­ют из се­бя «боль­шое ко­ли­че­ство (бо­лее пя­ти­сот) об­лом­ков се­ро­ва­то-бе­ло­го цве­та»; цвет мо­щей обу­слов­лен тем, что, ве­ро­ят­но, они «на­хо­ди­лись про­дол­жи­тель­ное вре­мя под воз­дей­стви­ем пря­мых сол­неч­ных лу­чей или со­хра­ня­лись в из­ве­сти», что сде­ла­ло ко­сти бо­лее хруп­ки­ми и уяз­ви­мы­ми; на ле­вой пле­че­вой ко­сти и на ле­вой боль­шой бер­цо­вой ко­сти име­ют­ся сле­ды изъ­я­тия кост­но­го ма­те­ри­ла, воз­мож­но, это сле­ды уда­ле­ния неко­то­ро­го фраг­мен­та ко­сти для уста­нов­ки в ре­ликва­рии и мо­ще­ви­ке, что сви­де­тель­ству­ет о при­над­леж­но­сти остан­ков «ве­ли­кой лич­но­сти»; «бе­лые ко­сти, на­хо­дя­щи­е­ся в Ли­до в Ве­не­ции, со­от­вет­ству­ют недо­ста­ю­щим ча­стям ске­ле­та в Ба­ри», что со­гла­су­ет­ся с ис­то­ри­че­ским фак­том пе­ре­не­се­ния мо­щей из Мир Ли­кий­ских в Ба­ри в кон­це XI в. и в Ве­не­цию в XII в., а так­же под­твер­жда­ет под­лин­ность са­мих остан­ков свя­ти­те­ля Ни­ко­лая.

Ве­не­ция и Ба­ри, оспа­ри­вая вла­де­ние мо­ща­ми свя­ти­те­ля Ни­ко­лая у Мир Ли­кий­ских, пре­сле­до­ва­ли не толь­ко ре­ли­ги­оз­ные, но и вполне свет­ские це­ли — утвер­жде­ние гос­под­ства и пре­сти­жа на Адри­а­ти­че­ском мо­ре. В Сред­ние ве­ка оно яв­ля­лось мор­ски­ми во­ро­та­ми в сред­нюю и се­вер­ную Ев­ро­пу, через ко­то­рые шли то­ва­ры, ору­жие и бо­гат­ства. Имея в го­ро­де мо­щи по­кро­ви­те­ля мор­ских пу­те­ше­ствий, жи­те­ли об­ре­та­ли не толь­ко мо­лит­вен­ни­ка пе­ред Бо­гом, но и мощ­ный сим­вол вла­сти, что для ре­ли­ги­оз­но-по­ли­ти­че­ских взгля­дов то­го вре­ме­ни бы­ло де­лом че­сти.

Диакон Дионисий Куприченков.

Давным-давно в Египетской пустыне жил один монах – отшельник. Иногда он ходил в Александрию, чтобы продать корзины, которые делал. Почти все полученные за корзины деньги отшельник раздавал бедным, а себе покупал только самое необходимое.

Однажды, идя в город, он задался вопросом: «Почему Господь допускает зло в жизни людей, если Он – Добрый, Справедливый и Всемогущий?» Его ум возмущался от того, что он видел так много несчастья и скорби, когда в последний раз был в городе.

По дороге ему встретился другой монах, тоже идущий в Александрию. Они разговорились, и он рассказал попутчику о своих терзаниях. Видя, как взволнован отшельник, монах утешил его и сказал, что Господь откроет ему истину, когда они придут в город, но сам он должен будет непрестанно молиться и ни о чем не спрашивать, что бы ни случилось с ними.

Отшельник обещал исполнить то, о чем просил монах, и они продолжили путь. На ночлег они остановились в одном доме. Хозяева любезно приняли и щедро угостили их. На столе стоял красивый серебряный сосуд. И вот перед тем, как отправиться спать, монах потихоньку взял этот сосуд и положил в свою котомку. Отшельник хотел было упрекнуть своего спутника, но вспомнил об обещании и ничего не сказал.

Утром они пришли к реке. Монах вынул из котомки сосуд, осенил его крестным знамением и опустил в воду.

К обеду путники добрались до другого селения. Их пригласили на трапезу в один из домов. Когда они уходили, во дворе залаяла собака. Монах убил ее. Тут из дома выбежал мальчик и принялся кричать. Спутник отшельника схватил его за правую руку, дернул и сломал, а затем спокойно продолжил свой путь. Возмущенный отшельник хотел было высказать ему все, что думает, но вспомнил о своем обещании и снова промолчал.

Когда стемнело, монах и отшельник решили заночевать в полуразрушенном доме, но в нем, как оказалось, жили дети. Их родители умерли, и некому было о них позаботиться. Путники провели тут ночь, а утром, прежде чем уйти, монах взял горящее полено из печи и поджег этот дом. И вновь отшельник возмутился, но опять ему пришлось промолчать.

Они пришли в третье селение. Там стоял разрушающийся храм, но все-таки в него еще можно было зайти, чтобы помолиться. Монах взял камень и бросил его в окно церкви – оно разбилось. Затем повел своего удивленного собрата в харчевню. Зайдя, монах сделал три земных поклона. Отшельник уже смирился со странными поступками своего спутника и только молился.

В последнюю ночь путников пригласили переночевать в дом на опушке леса. Тут жила молодая семья, у которой не было детей. Утром хозяева отправились работать в поле, а путники продолжили свой путь. Но вдруг монах вернулся и поджег и этот дом.

Наконец-то они добрались до Александрии. Отшельнику не терпелось понять суть того, что случилось с ними по пути в город. И он спросил своего спутника:

– Скажи мне наконец, кто ты такой?

– Я Ангел! – ответил тот ему.

– Какой же ты Ангел?! – возмущенно произнес отшельник. – Ты сущий диавол! Только демон может совершать все те мерзости, которые ты делал. Все время на гостеприимство этих добрых людей ты отвечал черной неблагодарностью. Ты был вором, поджигателем, убийцей, святотатцем. А еще носишь монашеские одежды!

– Ты заблуждаешься, – спокойно отвечал попутчик. – Я действительно Ангел. И послан к тебе потому, что Господь увидел твои терзания и захотел ответить на мучающие тебя вопросы. Я знаю, ты хочешь узнать, почему я все это сделал. Начну с самого начала.

Почему стащил сосуд? Я отвечу тебе: его украл дед хозяина из одного монастырского храма, и из-за этого святотатства три поколения этого рода были наказаны болезнями и другими недугами. В знак благодарности за гостеприимство я решил избавить их от этого наказания. Осенил сосуд крестным знамением и опустил в реку. Туда придут монахи стирать свои вещи, найдут его и возвратят в свою обитель.

Я знал, что та собака уже бешеная. Она искусала бы своих хозяев, и потому я убил ее. А их сыну сломал руку, потому что предвидел: повзрослев, он стал бы разбойником. А с такой больной рукой не очень-то поразбойничаешь.

Почему я поджег дом детей? Эти дети без заботы о них вскоре бы умерли, а теперь на пожарище они найдут спрятанное их родителями серебро и смогут поехать в Александрию к своему дяде-епископу – он позаботится о них. Когда вырастут, мальчики станут священниками, а девочки выйдут замуж.

Знаю, что ты недоумеваешь, почему я бросил камень в церковь и поклонился в харчевне. Я увидел, что демоны пляшут у церковного окна, и этим камнем прогнал их. Тот храм скоро отремонтируют. Как раз в харчевне один богатый купец обещал священнику, что оплатит все расходы по ремонту храма. Поэтому я поклонился ему.

И наконец, о последнем доме. Я поджег его, чтобы избавить молодую семью от проклятия бездетности. Ранее супруг заключил нечестную сделку и на вырученные деньги построил свой дом. Поэтому у них и нет детей. Я вижу, что он кается в своем поступке и не знает, как избавиться от своего жилья. Теперь он построит более скромный дом, но на честно заработанные деньги. И Господь благословит их детьми.

Ты понял? Во всем проявляется Божие милосердие к людям, но они этого не видят и не могут уразуметь. Господь никогда не совершает зла. Но люди Его дела воспринимают как несчастья и скорби, а Господь так поступает только ради добра и их исправления. Поэтому не смотри на внешнюю сторону, а постарайся во всем видеть Божию всесправедливость.

Архимандрит Клеопа (Илие)
Перевел с болгарского магистр богословия Виталий Чеботар.

С юридической точки зрения, судопроизводство над Иисусом Христом является необыкновенным и даже единственным в своем роде фактом. История сохранила нам много судебных трагедий; уголовные процессы, вроде процессов Сократа, Карла Английского и Марии Стюарт всегда с особенною силою привлекали к себе внимание людей. Но суд над Христом произвел большее впечатление на мир, чем все и всякие суды вместе. Помимо своего всемирно-исторического значения, утверждающегося на громадном влиянии жизни и лица Иисуса Христа, гроб Которого, по выражению поэта, сделался могилой древнего мира и колыбелью нового, суд над Христом имеет еще чисто юридический интерес, которым не обладает ни один из упомянутых процессов. По общему убеждению законоведов, самое важное место между юриспруденциями занимает юриспруденция древнего Рима, а самая своеобразная, и притом наиболее древняя и высоко ценимая христианским миром, была юриспруденция Иудейского государства. Понятно, что если эти две славные и решительно различные системы встречаются между собою, — а это именно мы и видим в суде над Христом, — то исследование такого дела с юридической точки зрения необходимо представляет большой интерес, который увеличивается еще оттого, что рассматривается событие поразительное и обильное последствиями. В настоящий раз мы имеем время рассмотреть одно только еврейское судопроизводство.

Еврейское законодательство, прежде всего, обращает на себя внимание глубокою древностью. За 1500 лет до Христа, когда ни Греция, ни Рим, умственное наследие которых лежит в основе современной цивилизации, еще не выступали на поприще мировой истории, Моисей уже дал еврейскому народу определенные судебные учреждения и постановления. Он именно установил Великий Совет из 70 старцев, которые имели обязанностью разбирать тяжебные дела народа. Этот Совет является первообразом позднейшего Синедриона времен Иисуса Христа. Насколько чувство правды и забота о предохранении суда от ошибок были развиты среди еврейского народа, показывает то обстоятельство, что самые книги Моисея, включая и историю еврейского народа, получили выразительное название: «Закон» или «Тора», оставшееся за ними на все века, а среди постановлений нравственных запрещение клеветы выражено не вообще, а в форме, которая показывает сильно развитый в народе юридический интерес: «не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна», т. е. прямо предполагает клевету именно на суде. Лежащие в основе еврейского общества чувства правды и закона в позднейшей истории еврейского народа только развились и окрепли. «Не делай неправды на суде»,- вот что читаем в отеческих еврейских преданиях. «Если,- сказано там с обычною еврейскою своеобразностью,- если судья произносит решение не согласно с истиною, то он удаляет величие Бога от Израиля. Но если он судит согласно с истиною, хотя бы только в течение одного часа, то он как бы укрепляет весь мир, ибо в суде именно выражается присутствие Бога в Израиле». Вот другой не менее своеобразный взгляд еврейский: «Что думает Бог (если можно человекообразно говорить о Боге), когда злодей терпит должную муку за свое преступление? Он говорит: Моя голова и Мои члены страждут. Но если Он так говорит о страданиях виновного, то что должен Он сказать, когда осуждается невинный!» При таких взглядах вполне естественным становится, что вся обширная еврейская литература, которую мы называем Талмудом (40 томов in fоliо), является не чем иным, как своего рода Соrрus juris, — энциклопедией всего закона. Это единогласно признается всеми учеными, из которых можем указать еврейского исследователя Когена, христианских Швоба и Делиге (Фаррар: «Жизнь Иисуса Христа», стр. 651). Правда, Талмуд содержит много других предметов, но закон составляет его основу, занимая средоточную часть, 12 томов так называемой Мишны, и притом часть древнейшую по происхождению.

Мы имеем доказательства, что развитие Мишны началось очень рано, именно со времени возвращения евреев из плена, и окончилось приблизительно до 220 года до Р. Х., в так называемый период деятельности мужей «великой Синагоги». В основу их законодательной деятельности положено следующее ясное правило: «Будь осторожен и медлен в суде». За мужами великой Синагоги следовал век Синедриона, который разработал этот принцип осторожности в судебной деятельности до мельчайших подробностей. Этот-то Синедрион и судил Иисуса Христа. Основное правило судебной деятельности Синедриона выражено в следующем изречении одного из главных раввинов (Симона Праведного): «На трех вещах стоит мир: на законе, богопочитании и милости». Таким образом, мы видим в еврейском законодательстве, кроме строгой справедливости, и начала мягкости и гуманности. Иначе, впрочем, и не могло быть. Во всяком случае, в основе жизни евреев лежали взгляды библейские. И Спаситель в обличительной речи против фарисеев, из закона взявших только обряды, прямо говорит, что они оставили вящее в законе: суд, милость и правду… и этим характеризует дух еврейского закона. Но библейский взгляд совершенно чужд часто встречающейся теперь мысли о том, что правда и любовь суть понятия взаимно себя уничтожающие и несогласные; напротив, справедливость, по этому взгляду, есть вид любви, или, выражаясь библейским же языком, есть повитие и облачение любви. Мы увидим, что внушаемая везде в еврейском законодательстве «осторожность на суде» нигде и никогда не приводит к выискиванию обвинения, а наоборот, стремится к оправданию подсудимого, и таким образом обнаруживает свое сродство с любовью. Эти начала особенно ясно выступают в тех случаях, когда дело касается жизни человека. Суд об имуществе и суд о жизни, или судопроизводство гражданское и уголовное в еврейском законодательстве разграничены совершенно точно и определенно. И в отношении к гражданскому судопроизводству правила еврейского древнего суда поражают современный юридический ум своею склонностью к педантичной осторожности. Но это еще более нужно сказать о суде по преступлениям уголовным, особенно наказывавшимся смертью. Ученый еврейский исследователь Мишны Сальвадор указывает четыре великие правила еврейской уголовной юриспруденции: 1) точность в обвинении; 2) гласность в разбирательстве; 3) полную свободу подсудимого и 4) обеспечение против всех опасностей и ошибок со стороны свидетелей. Эти правила сопровождаются подробными и точными указаниями, которые везде явно клонятся во всех пунктах в пользу обвиняемого. Предосторожность доходит здесь до того, что невольно внушает мысль, что смертная казнь противна самому духу еврейской юриспруденции. И мы действительно с изумлением останавливаемся пред таким изречением Мишны: «Синедрион, раз в семь лет осуждающий человека на смерть, не есть судилище, а есть бойня». Кажется, нельзя яснее выразить отвращение от смертной казни. Поэтому, чтобы спасти неповинную кровь и защитить священное право человека на жизнь, еврейское законодательство соблюдало всевозможную осторожность. Вот место из Мишны, касающееся судопроизводства гражданского и уголовного. Оно говорит за себя, и мы приводим его буквально.

«Гражданское и уголовное судопроизводство подчинены одним и тем же правилам относительно допросов и следствия, но они отличаются способом производства в следующих пунктах. Для первого нужны лишь три судьи, для последнего 23; в первом безразлично, в чью пользу говорят судьи, первыми подающие мнения; в последнем — те, которые говорят за оправдание, должны говорить первыми; в первом большинства одного голоса всегда достаточно; в последнем — большинства одного голоса всегда достаточно для оправдания, но требуется большинство не менее двух третей голосов для осуждения. В первом решение в случае ошибки может быть отменено, в какую бы сторону оно ни склонилось; в последнем осуждение может быть отменено, но оправдание — никогда (хотя бы ясно стало, что оправдание ошибочно). В первом так называемые ученики закона, присутствующие на суде, могут говорить (как заседатели или ассистенты) и за, и против обвиняемого; в последнем — они могут говорить только за обвиняемого, но против — нет. В первом — судья, высказавший свое мнение все равно за или против, может изменить его; в последнем — тот, кто подал голос за обвинение, может изменить мнение, но тот, кто подал голос за оправдание,- нет. Гражданское судопроизводство начинается только днем, но оканчиваемо быть может и по наступлении ночи; уголовное судопроизводство и начинается только днем, и должно быть оканчиваемо только днем. Первое может кончаться оправданием или осуждением в тот же день, в который начато; последнее может быть кончаемо в тот же день, если произносится оправдательный приговор, но непременно должно быть отлагаемо до следующего дня в случае, если должно кончиться осуждением, и в таком случае, в полном собрании всего Синедриона. И по этой причине уголовное судопроизводство не может быть начинаемо накануне субботы или праздника».

Справедливостью и гуманностью отличались и правила допроса и следствия. Прежде всего никого нельзя было судить заочно (Иоанн. VII, 51). Личное задержание, взятие под стражу или арест прежде следствия иудейскими узаконениями допускались очень редко, только тогда, когда обвиняемый оказывал вооруженное сопротивление или намерен был бегством укрыться от судебного преследования. Самое привлечение к суду могло быть только в том случае, если этого требовали свидетели, которым еврейское законодательство вообще придавало в суде особенное, первенствующее значение. По книге Второзакония (ХIХ, 15?18), со времен Моисея, таких свидетелей требовалось 3, в крайнем случае — 2. Своеобразная особенность еврейского суда состояла в том, что обвиняемый совершенно освобождался от всякого личного допроса, пока его не представят для разбора дела в собрание его братии, как называются в Талмуде свидетели, Мишна ясно гласила: «Не становись судьей один, ибо нет одного судьи, кроме Единого», т. е. Бога. Вот почему единоличный допрос И. Христа у Анны, без предварительного обвинения свидетелями и даже в отсутствии их, был совершенно незаконен, тем более, что Анна был отставной первосвященник, и если и был членом Синедриона, то не имел каких-либо особых полномочий. Впрочем, ученый Дюпен утверждает, что Анна даже совсем не был членом суда. Так или иначе, вообще незаконность допроса у Анны настолько ясна, с точки зрения еврейского законодательства, что даже Сальвадор, испанский ученый еврей, задавшийся целью доказать справедливость действия Синедриона в суде над Иисусом Христом, принимая, однако, факты, как они изложены в Евангелии, ловким, хотя и неверным, перетолкованием греческого слова apesteilen (несовершенный вид глагола: посылал) устраняет возможность допроса у Анны и считает его бывшим у Кайафы. Однако, пред тем или другим (это все равно) из этих сановников, во всяком случае, Обвиняемый был подвергнут предварительному одиночному и тайному допросу, и, притом, прежде чем были призваны свидетели. Здесь же Обвиняемому в присутствии первосвященников нанесено было грубое оскорбление действием со стороны одного из слуг. Но тот же Сальвадор признает, что суд по еврейским законам начинался только после произнесения обвинения свидетелями и совершенно ограждал личную безопасность подсудимого от всякого рода насилий и оскорблений. Вот буквально слова Сальвадора: «Принцип, постоянно проводимый в еврейских писаниях, требует двух условий: гласности и свободы. Здесь не подвергли обвиняемого тайным допросам, при которых и невинный в смятении мог дать смертельные оружия против себя». Этими словами ясно осуждаются действия Анны. Когда И. Христос на лукавый вопрос первосвященника об учениках отвечает ему: «Я тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь меня? Спроси слышавших, что Я говорил им»; когда затем на дерзкий укор и удар слуги первосвященника И. Христос отвечает: «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь меня!»: то здесь в каждом слове слышатся отзвуки еврейского правосудия, основывавшегося на весьма широких началах. Христос напоминает судье об его долге и Сам решительно становится на почву юридических прав еврея.

Власть судить человека уголовным судом, как мы уже видели, принадлежала только Синедриону. Это учреждение состояло из 71 лица и разделялось на три комитета, из которых каждый назывался малым Синедрионом, по 23 члена в каждом. Но осудить на смертную казнь, а также судить за преступления против религии и государства во все времена мог только великий Синедрион в полном собрании всех трех своих комитетов. Неизвестно, был ли собран у Кайафы весь Синедрион, однако, трудно предположить это ввиду ночного времени и ввиду того, что члены Синедриона не все жили в Иерусалиме, хотя, с другой стороны, ввиду праздника Пасхи, могли быть все в сборе. Но предположим, что Синедрион по числу членов представлял законное собрание, 2/3 голосов. В таком случае место председателя занял Кайафа в средине, полукругом с обеих сторон по 35 в ряд разместились члены Синедриона, на мягких сиденьях, по восточному обычаю, в тюрбанах, со скрещенными ногами. Здесь были отставные первосвященники, главы священнических родов, начальники и предстоятели синагог и, наконец, так называемые книжники и законоучители, то есть почетные лица из сведущих законоведов. Около председателя, или по-еврейски нази, сели непосредственные помощники председателя, так называемый «отец Суда» и «мудрец»; два писца сидели за особым столом для записывания приговоров; два служителя стерегли обвиняемого, который вместе со свидетелями стоял прямо пред председателем. В таком виде мы можем себе представить судилище над Иисусом. Его протест пред Анной достиг цели. Евангелисты говорят, что Анна послал Иисуса связанного к Кайафе ночью в заседание Синедриона, который всегда, как мы уже видели из прочитанного отрывка Мишны, должен был начинать свой суд днем, а не ночью. Кроме указаний Мишны, здесь можно сослаться на совершенно подобный судебный случай, указываемый в Деяниях Апостольских. В IV гл. этой книги рассказано, как схвачены были во время проповеди апп. Петр и Иоанн, и при этом замечено: «взявши отдали их под стражу до утра, ибо уже был вечер». В данном случае, видимо, очень спешили, и чтобы начать суд, немедленно стали искать свидетелей, или, как выражается евангелист, лжесвидетелей. И когда они явились, но ни в каком случае не раньше, тогда только по еврейским законам мог начаться настоящий формальный суд. Все действия, которые произведены раньше, были незаконны. Отметим незаконность личного ареста Иисуса Христа, незаконность предания Его в узы, незаконность не только времени собрания Синедриона ночью, как уже сказано, но и незаконность места собрания в частном доме Кайафы, тогда как Синедрион имел определенные законом места для заседания. Отметим также незаконность самого начала судопроизводства у Анны без свидетелей. Повторяем, в иудейском законодательстве свидетели играли весьма важную роль: им принадлежала инициатива судебного преследования (и этого в суде над И. Христом не видно), их же показания составляли основу всякого судебного разбирательства, а потому, по словам Мишны, пока свидетельские показания не были даны публично против какого-либо человека, он считался пред судом не только невиновным, но и не обвиняемым. В деле И. Христа этот закон не был соблюден.

В то время как судьи, по духу еврейского законодательства, представляются, как мы видели, защитниками обвиняемого, первосвященники сами занялись позорным делом выискивания свидетелей, что нелегко, однако, было сделать ввиду ночного времени. Впрочем, трудно было выискать против Иисуса Христа и обвинение не только ввиду святости Его жизни, но и ввиду глубокого разделения между членами Синедриона, которые резко расходились в мнениях религиозных (а судили ведь И. Христа за религиозное преступление) и составляли две враждебные партии: фарисеев и саддукеев. Иисуса Христа могли обвинять в нарушении субботы, отеческих преданий, обрядности: но в этом более всего повинны были саддукеи, главные Его судьи; Его могли обвинять во властном очищении храма: но этому сочувствовали фарисеи и раввины, которые открыто возмущались против нечестия и беззастенчивого корыстолюбия первосвященников, принадлежавших тогда к саддукейской партии и устроивших из корыстных расчетов позорнейший торг в доме Бога Израилева. Обвинение в тайном учении отвергалось открытостью жизни Иисуса, а одно слово об ереси выдвигало вопрос о том, в чем же состоит ортодоксия еврейская, о чем смертельно препирались между собою присутствующие здесь фарисеи и саддукеи.

Однако, несколько свидетелей против Иисуса нашлось.

Еврейский закон был в высшей степени строг и разборчив в отношении к свидетелям. Свидетели брали на себя почин обвинения, на них возлагалась и вся тяжесть ответственности, и они, в случае осуждения подсудимого на смерть, обязаны были являться по окончании дела и из собственных рук побивать обвиняемого. Вот почему, как только свидетели вводились в заседание Синедриона, первосвященник, по закону и обычаю, внушал им, чтоб они ничего не забыли из того, что можно сказать в пользу узника, помня ценность человеческой жизни… Затем следовал привод к присяге и торжественное заклинание в таких словах, на которых ясно лежит печать еврейского мировоззрения, дающего я высокую цену индивидууму, в противоположность греко-римскому античному взгляду, по которому личность, как известно, терялась в государстве. Эти слова заклинания, сохранившиеся в Мишне, мы приводим целиком, как чрезвычайно характерные и интересные.

«Не забудь, о, свидетель, говорил первосвященник, что иное дело давать показания в суде об имуществах, и иное — в суде, на котором дело идет о жизни. В денежной тяжбе, если свидетельство твое будет неправильно, все дело кончается деньгами. Но если ты согрешишь в суде, решающем вопрос о жизни, то кровь обвиняемого и кровь его Ангела до скончания века вменится тебе. Почему и Адам был создан один,- чтобы научить тебя, что если какой-либо свидетель погубит одну душу из среды Израиля, то Писание признает его погубившим весь мир, а того, кто спасает одну такую душу, оно считает спасшим как бы весь мир. Ибо человек одною печатью своего перстня может сделать много оттисков,- и все они будут точно схожи. Но Он, Царь царей, Он, Святой и Благословенный, со Своего Образа первого человека взял образы всех людей, которые будут жить,- впрочем, так, что ни одно человеческое существо не похоже вполне на другое. Посему будем думать и веровать, что весь мир сотворен для человека такого, каков тот, жизнь которого теперь зависит от твоих слов».

Прибавим к этому, что во все время произнесения слов заклинания и последующих слов обвинения свидетели обязаны были прямо смотреть в лицо обвиняемому, и мы можем представить себе впечатление на свидетелей от заклинания верховного и священного судьи Израиля. После заклинания, по требованию председателя, свидетели произносили свои обвинения публично и непременно громко, но и после этого обвиняемый все еще считался невиновным и не подсудимым. К достоверности показаний свидетелей закон еврейский относился с большою строгостью и разборчивостью, и делил их на три рода: 1) свидетельства пустые, т. е. не заключающие в себе ничего важного или ничем не подтвержденные; 2) свидетельства недостаточные, т. е. или одиночные или несогласные между собою, и 3) наконец, свидетельства надлежащие, т. е. согласные между собою и подтвержденные фактически. Первого рода свидетельства совсем не принимались во внимание и даже не записывались; второго рода свидетельства допускались временно, но не имели силы, пока не подтверждались другими. По словам Сальвадора, малейшее разногласие в словесном выражении свидетельства у двух лиц уже делало его недостаточным. Вероятно, к этому разряду отнесены были и свидетельства против Иисуса о том, что Он будто бы грозил разрушить храм Иерусалимский: один свидетель речи Иисуса передавал в такой форме: разрушьте храм сей рукотворенный, и Я воздвигну нерукотворенный; другой, видоизменяя слова, передавал речь Иисуса так: Я разрушу храм сей рукотворенный и воздвигну нерукотворенный. С точки зрения строгих требований еврейского судопроизводства по отношению к свидетелям, здесь уже было словесное разногласие в показаниях о фактах, что ниспровергало силу свидетельства. Евангелист Марк, употребляя технические выражения, как бы вскользь говорит, что, кроме указанных свидетелей, многих других выискивали члены Синедриона, но свидетельства их были ouk isai, что может означать: и несогласный, и недостаточный. Между тем, на основании закона, порядок судопроизводства при свидетелях был таков: когда они оканчивали свою речь, и показания двух из них оказывались согласными между собою, тогда только эти показания получали силу законного обвинения, доноса и обвинительного акта, и обвиняемый становился подсудимым. В противном случае он немедленно отпускался: правило закона на такой случай говорило ясно. Если же обвинительные показания были найдены достаточными и обвиняемый, уличаемый в преступлении, становился подсудимым, следующий шаг суда, по правилам еврейского судопроизводства, должен состоять в приглашении свидетелей защиты и в назначении подсудимому адвоката для защиты, который в Мишне называется Вaal-rib, или в переводе Dомinus litis, господин тяжбы. В ночное время, когда второпях судили Иисуса, ни того, ни другого не сделали: мы не видим даже обычного заклинания свидетелей. Иисусу не предоставлено никаких льгот по закону, который давал Ему, как везде, право призывать свидетелей в Свою пользу, а свидетелей этих при открытой общественной деятельности Иисуса могло быть много. Вместо этого в Синедрионе совершенно незаконно подвергли Обвиняемого перекрестному допросу: «Что же Ты не отвечаешь, что они против Тебя свидетельствуют»,- с такими словами обратился первосвященник к Иисусу. Но Он молчал и не отвечал ничего.

Допрос был, повторяем, совершенно незаконный. По правилам, после выслушания защитительного слова господина тяжбы и после свидетельских показаний в пользу обвиняемого, чего в данном случае не было, все дальнейшее судопроизводство, по еврейскому закону, наклонялось к тому, чтобы дать подсудимому все средства к оправданию. Он мог говорить только то, что служило к его оправданию, и как это ни странно с нашей точки зрения, даже собственное добровольное сознание в преступлении, если оно не подтверждалось достаточными и согласными свидетельствами, не могло служить основанием для обвинения и осуждения. Чтобы не быть голословными, приводим об этом ясном правиле Мишны, для большего доказательства, показания четырех ученых, еврейских исследователей этого вопроса:

«Наш закон,- говорит Маймонид,- никого не осуждает на смерть на основании его собственных признаний».

«Наше основное правило,- свидетельствует Бартенора,- говорит, что никто не может повредить себе тем, что он говорит о себе на суде».

Кокцей пишет: «Наставники заповедуют, что никого нельзя предавать смерти на основании его признания, или пророка — на основании его пророчества».

Даже Сальвадор, доказывающий, как мы уже говорили, законность осуждения И. Христа, сознается: «наш закон никогда не осуждает на основании одного собственного сознания обвиняемого».

Весь суд над И. Христом был противен и духу еврейского законодательства,- которое, как мы говорили, становится скорее защитником обвиняемого в уголовных преступлениях,- и во многих отношениях и форме его. Иисуса не отпустили после того, как свидетельские показания признаны были недостаточными; затем незаконно подвергли Его допросу, не дали ни свидетелей защиты, ни господина тяжбы, наконец, первосвященник сам обратился к Иисусу и привел Его к присяге: «заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий!» Иисус отвечал, согласно установившейся формуле: «ты глаголеши». Затем следовало раздрание риз Кайафы, как законное выражение негодований при виде богохульства, и потом отобрание голосов и приговор: «Повинен смерти».

Не станем здесь вдаваться в разрешение вопроса, заключалось ли новое преступление в заявлении Иисуса Христа, согласившись даже с Сальвадором, что здесь, с точки зрения еврейского первосвященника, было великое преступление. Тем не менее, все судопроизводство, и предшествующее и дальнейшее, оказывается незаконным и неправедным. Приведение к присяге подсудимого во все времена и у евреев считалось незаконным;

Таким же представляется и допрос Подсудимого относительно такого преступления, о котором свидетели не говорили; неправильно юридическое употребление, которое было сделано из признания Обвиняемого

Но раз смертный приговор произнесли, дальнейшее течение судебного процесса обставлено в Мишне множеством подробностей, которые все опять-таки направлены к тому, чтобы предохранить судей от неправильного приговора и чтобы дать подсудимому испробовать все средства к спасению.

Блажен судья, который дает своему приговору время перебродиться. Преступно ускорять день смерти осужденного. Вот основные положения Мишны, проникнутые высокогуманными началами. Сообразно с ними и слагалось дальнейшее судопроизводство после произнесения смертного приговора. Мы уже выше приводили постановление Мишны, по которому уголовный суд мог быть начинаем и оканчиваем в один день, если кончался оправданием, и непременно для окончательного приговора должен был откладываться на сутки, если кончался осуждением. И в деле Иисуса соблюдена была несколько формальная сторона: после ночного заседания Синедриона назначено было утреннее, вторичное, на котором подтвержден был приговор смерти. Оно было собрано с ранним рассветом, как предписывал закон, по которому великий Синедрион начинал заседание тотчас же после «ежедневного утреннего жертвоприношения», совершавшегося, как известно, при первом рассвете. Но промежуток между заседаниями не равнялся и 4 часам, вместо законных 24-х. Далее: уголовное судопроизводство не могло быть начинаемо накануне субботы или праздника, как мы уже видели из приведенных слов Мишны. Это вызывалось именно возможностью случая, когда нужно было отсрочить суд на сутки и, следовательно, заседать и судить в праздник, что у евреев было строго воспрещено. Не следует забывать, что день у евреев начинался с вечера, таким образом ночь с четверга на пятницу была уже кануном субботы, и притом великой пасхальной субботы. В пятницу в полдень И. Христос уже был распят, и, таким образом, взятие под стражу, допрос у Анны, первое заседание Синедриона, второе заседание Синедриона (на рассвете, часа в 3 утра), суд у Пилата и Ирода, опять у Пилата и, наконец, распятие,- все это с необыкновенной поспешностью успели сделать в какие-нибудь — самое большое — 15 часов.

Вот буквальная выдержка из Мишны, безусловно осуждающая преступную поспешность судей Иисуса:

«Если человек оказывается невиновным, суд оправдывает его. В противном случае приговор откладывается на следующий день. Между тем, судьи собираются вместе и, проводя весь день в посте (и молитве), совещаются о деле. На следующее утро они возвращаются в присутствие и опять подают голоса с такими же предосторожностями, как прежде. Если, наконец, приговор произнесен, они выводят приговоренного для побития камнями на место, отдельное от суда. В это время один служитель правосудия должен стоять у двери суда с платком в руке; другой верхом следует за шествием на казнь, но останавливается на самом дальнем пункте, с которого он еще может видеть человека с платком. Судьи продолжают сидеть, и если кто-нибудь берется доказать, что осужденный невинен, то стоящий у дверей машет платком, а верховой в тот же миг скачет за осужденным и призывает его защищаться опять».

В соответствии с этими прямыми указаниями закона, по свидетельству Гемары, т. е. толкования на Мишну, и по словам ученого еврея Маймонида, у иудеев вообще существовал еще обычай, чтоб осужденный на смерть не скоро предавался казни. Во всяком случае никого нельзя было казнить в тот день, в который состоялось решение. Особый глашатай несколько раз всенародно объявлял его имя, вину, свидетелей преступлений и род казни, ему назначенной, вызывая всякого, кто может, идти в суд и защищать несчастного.

Так высоко закон еврейский ценил жизнь человека. С точки зрения его, суд над И. Христом представляется полным попранием форм и правил еврейского судопроизводства и основных начал правосудия, проникнутых духом гуманности, по которой судьи являются не столько судьями, сколько защитниками подсудимого, а подсудимому предоставляются всевозможные средства для оправдания.

У Иосифа Флавия есть рассказ о суде над Захарией, сыном Варуха, обвиняемым в псевдопророчестве. Этот суд, законно обставленный, соблюдший все формы и предосторожности, при сравнении с судом над Христом, ясно говорит нам, сколько в деле Иисуса было личной злобы, опрометчивой в таком важном деле, как рассмотрение оснований мессианского достоинства Иисуса, как бы поспешающей на преступление и убийство.

Мысль о несправедливости суда над Иисусом настолько представлялась ясной для самих евреев, что, спустя несколько столетий после смерти Христа, в разгар споров христиан с евреями.- конечно, с осуждением последних,- разновременно в Талмуд внесены были два совершенно противоречивые известия, оба предназначенные к оправданию Синедриона; первое — это постановление, что ложного пророка Синедрион мог судить и предать смерти в один день и даже ночью, второе — это известие, будто бы над Иисусом Назаретским смертный приговор был исполнен сорок дней спустя после его произнесения, в течение которых будто бы ежедневно глашатаем было объявляемо народу об Его деле и вызывались защитники. Оба эти места единодушно признаются подложными всеми исследователями и христианскими, и — к чести их сказать — еврейскими

Мы доселе намеренно обходили вопрос: за какое же преступление все время судили Иисуса в Синедрионе иудейском? Замечательно,- точное обозначение того, что называется nomen juris, как бы намеренно устраняется во все время судопроизводства, и только в конце Кайафа, раздрав одежды, заявил — «на что нам свидетели? вы слышали хулу Его», и таким образом обозначил преступление Подсудимого, это — сrimen lаеsае mаjеstаtis divinае, т. е. преступление оскорбления Божественного величия. Мы не будем исследовать, необходимо ли вообще для обыкновенных народов и законодательств иметь в своих уложениях такое преступление, хотя, без сомнения, в большинстве кодексов европейских народов оно занимает первое место, предшествуя даже измене против государства. Но в еврейском государстве, при особенностях его устройства, указание такого преступления и усвоение ему особливой важности было необходимо, если мы примем во внимание, что еврейское государство было чистою теократией, и все правители его были в соответственном смысле сановниками и служителями Единого Невидимого Царя, откровением Которого определялись государственное устройство и закон Израиля. Несомненно, приписываемое Иисусу покушение относительно Иерусалимского храма, усвоение Себе достоинства Мессии не могли быть оставлены без внимания Синедрионом. Но мы уже выше заметили о глубокой религиозной розни между фарисейской и саддукейской партиями Синедриона. Требовалась очень большая осторожность в выражениях, чтобы вместо суда над обвиняемым не заняться собственными спорами по вопросам религиозным. Так и случилось несколько лет спустя с ап. Павлом, когда он своими объяснениями в Синедрионе возбудил сильнейший спор между фарисеями и саддукеями. Здесь же нужно было торопиться, и потому Кайафа с осторожностью избегает всякого повода к распре. В массе судей Кайафа и его друзья представляли сильную саддукейскую партию. Саддукеи, как рационалисты, теоретически не питали большой вражды к Иисусу, их отталкивало от Христа только общее всем им нерасположение признавать какое бы то ни было участие Божественного Промысла в человеческих делах. Как это ни странно для первосвященников, которые принадлежали к саддукеям, всякое дело с религиозным характером им было противно и они обходили его с презрительным молчанием и игнорированием, свойственным саддукеям и нашего и всех времен. Но как правящая партия, они весьма живо принимали к сердцу то расстройство, которое религиозный энтузиазм обыкновенно производит в обыденной жизни общества, и всегда были расположены подавлять этот энтузиазм прежде, чем он успеет распространиться до опасных границ. Христос объявляет Себя Мессией, а с именем мессии фарисеи и народ соединяли представление о политическом деятеле, итак, близка опасность народных волнений, восстаний, за которыми впереди стояло крушение личной власти всех этих первосвященников. Уже начал Иисус властное очищение храма, которое прямо подрывало доходы первосвященников. И вот, мы видим из Евангелия, за 6 дней до осуждения И. Христа, в среду, после воскрешения Лазаря, уже собирается заседание Синедриона для выяснения положения дела: что делать с Иисусом? Народ идет за Ним, признает Его Мессией,- и придут римляне и овладеют народом нашим. Характерны в высшей степени здесь рассуждения главы саддукеев -Кайафы, который сделал при этом замечательную ссылку на благо народа, как цель, стоящую выше всех прав личности, т. е. высказал взгляд, свойственный языческому Риму, но совершенно противоположный библейскому воззрению. «Вы ничего не знаете, говорил безбожный служитель Бога, и не подумаете, что лучше нам, чтоб один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоан ХI, 50). Ссылка была, по-видимому, основательна и свидетельствовала о здравом взгляде Кайафы на характер и своего народа и римских властей,- взгляде широком, не упускавшем из внимания ни одного элемента, который должно было принять в расчет,- ни одного, кроме бытия Бога и промыслительной близости Его к человеку, кроме требований нравственного закона. Первосвященник высказывал тогда, по-видимому, чуждую ненависти, холодную и спокойную решимость освободиться от Иисуса, и тогда же было решено убить Иисуса, как ясно и дает понять еванг. Иоанна (ХI, 53). Вот почему, оставаясь выше на строго исторической почве в нашем юридическом разборе, мы должны признать, что общий ход ночного судопроизводства над И. Христом был предначертан заранее руководящими членами Синедриона, и что они отступали от духа еврейского судопроизводства, собственно были обвинителями Иисуса, а не судьями и не защитниками, как того требовал закон. Почему же, однако, примкнули к саддукеям и фарисеи, эти защитники древней религии, преданные закону, хотя мелочные и узкие ревнители его, однако же, бесконечно высшие саддукеев — людей без религии, без отечества, без нравственных принципов. Фарисеи со своими патриотическими и религиозными убеждениями поначалу должны были задуматься над проповедью Иисуса и даже питать к ней некоторое сочувствие.

Скоро, однако, они увидели, что Иисус есть Мессия не в их вкусе, не политический деятель, не надежда и не носитель заветных еврейских патриотических вожделений. Напротив, Он всею Своею жизнью и деятельностью осуждал их узкое и мелочное понимание закона, ниспровергал их понятия о Мессии,- а, между тем, народ шел за Ним. Итак, что же? Остаться еврейскому народу под ненавистною чужеземною властью, погибнуть, как нации, из-за приверженности к какому-то неуловимому царству духовному, в котором, по учению И. Христа, придут и возлягут и язычники и ненавистные самаряне. И вот фарисеи решительно отвергли учение Иисуса, и чем сильнее было их разочарование в Нем, тем сильнее, по законам человеческой природы, возрастала в них враждебность. Так произошло странное явление: саддукеи хотели избавиться от Иисуса из опасения, что Он сделается политическим деятелем, а фарисеи — из-за того, что Он действительно не сделался этим деятелем. Ко всему этому присоединялось и личное озлобление, зависть и родная сестра ее — ненависть. Как саддукеи-первосвященники в очищении Иисусом храма, подрывавшем их доходы, имели причину личной ненависти к Иисусу, так фарисеи имели эту причину в неоднократных обличениях их мелочности и лицемерия, что, без сомнения, подрывало их значение и влияние в народе. Вот почему первоначальный план Синедриона был основан на холодной и спокойной решимости освободиться от Иисуса, но при самом выполнении этого плана уже слышалось в голосах судей Иисусовых несомненное личное раздражение. И вот, когда ни в свидетельских показаниях и ни в чем другом нельзя было найти обвинения против Иисуса, тогда над толпою старых, искаженных злобою лиц поднялся первосвященник Израиля, этот главный сановник и судья святого народа de jure и безбожный саддукей dе fасtо, и во имя Бога, Которому он якобы служил, но в Которого не веровал, потребовал ответа на свое торжественное заклинание: «заклинаю Тебя Богом Живым, Ты ли Христос Сын Благословенного!» Это был вопрос, решения которого люди так долго и так томительно ожидали. И вот теперь последовало решение: «Я — Христос, Сын Божий». Можно согласиться с Сальвадором, что в заявлении И. Христа о Своем Мессианском достоинстве, если оно несправедливо и рассчитано на обольщение народа, с еврейской теократической точки зрения можно было усмотреть хулу, как и заявил об этом Кайафа; но заявление Иисуса во всяком случае не могло освобождать еврейское судилище от обязанности обсудить Его притязания. Гражданское и церковное судопроизводство сливалось вместе в теократическом еврейском государстве, и при свете пророчеств, на основании всех имеющихся данных, Синедрион даже обязан был обсудить заявление Иисуса, проверить Его притязания на звание Мессии, Которого все ожидали, обязан был по крайней мере после заявления Иисуса о Своем Мессианском достоинстве задать Ему вопрос, какой не раз задавали Иисусу даже простые галилейские слушатели: «какое же Ты нам дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе!» Вместо этого первосвященник разодрал свои одежды и сказал: «на что еще нам свидетелей», потом, спросив своих сотоварищей: «как вам кажется!» получил ответ: “Isсh Mаvеth”, т. е. повинен смерти, в буквальном переводе: Он есть муж смерти.

Если мы примем во внимание предшествующие действия Синедриона, о которых говорит евангелие и которые были прямым предрешением судьбы Иисуса, то само собою напрашивается и вполне оправдывается предположение, что такой оборот дела, какой дал ему Кайафа, был условлен наперед, чтоб этим маневром покончить мнимо-законное судопроизводство, в котором, правда, соблюдены были некоторые формы законного суда, но который противоречил совершенно духу гуманности и справедливости еврейского законодательства. К тому же самое осуждение на смертную казнь было незаконно потому, что римляне лишили Синедрион права присуждать к смерти. По свидетельству Иосифа Флавия в его сочин. «Иудейские древности», позднее, чрез 30 лет, другой Анна, или Анан, первосвященник потерпел много неприятностей за участие Синедриона в казни ап. Иакова Младшего. Сам Анна за то и был лишен первосвященнического сана Валерием Гратом, предшественником Пилата, что превышал власть и стал произносить смертные приговоры. Тот же Флавий и сам Талмуд свидетельствуют, что за 40 лет до И. Христа римляне ограничили власть Синедриона в деле суда, именно — в деле осуждения преступников на смерть. Наконец, это ясно видно из того, что из заседания Синедриона Иисуса повели к Пилату, где судьи и заявили: «нам не позволено предавать смерти» и просили разрешение римской власти казнить своего Царя и Мессию.

Нам в заключение речи об еврейском судопроизводстве над И. Христом остается решить вопрос, возбуждающий недоумение: как могло случиться такое явно несправедливое осуждение Иисуса при существовании у евреев ясного закона, и гуманного, и справедливого? Действительно, прекрасное законодательство есть непременное условие, обеспечивающее суду правду и милость, но, увы, без сомнения, оно — условие не единственное. Еще не нашлось ни одного на земле средства, которое само в себе носило бы закон совершенства; пока оно в руках человеческих, до тех пор оно может служить орудием и добра и зла. То же нужно сказать и об учреждениях и законодательствах. Говоря словами нашего поэта, бывает такое явление, когда законы святы, а исполнители — лихие супостаты. Законы прекрасные бывают часто прекрасны только на бумаге, и чем больший нравственный упадок переживает общество, чем больше оно управляется страстями, чем в нем слабее слышится голос долга, тем ближе оно к опасности в таком деле, как суд, впадать не только в ошибки, но и в прямые намеренные злоупотребления. Мы уже отчасти видели, каковы были главные представители суда над Иисусом. Одно то, что главные религиозные вожди еврейского народа, служители Святого Святых, были саддукеями, одно это говорит о глубоком упадке в правящих иудейских классах. Саддукейство с его отрицанием духовного мира, загробной жизни, с его отрицанием Промысла представляло своего рода деизм, полуверу и полуневерие, во всяком случае, полный религиозный индифферентизм. Но этот индифферентизм никогда в истории, в общем, не был одиноким — он всегда сопровождался и индифферентизмом нравственным, подчиняя вопросы чистой нравственности соображениям то удовольствия, то пользы. Даже христианский мир одно время видел господство такого религиозного равнодушия в первосвященниках Рима: и эта эпоха произвела знаменитого папу Александра Борджиа и ему подобных, с отравлениями, убийствами, с самым диким и грубым разгулом страстей.

Мы имеем свидетельства истории и о современных Христу первосвященниках еврейских: мы знаем, как должность эта была опозорена раболепною низостью и тонким коварством ее носителей, как первосвященство позорно покупалось и продавалось, так что, по свидетельству Иосифа Флавия, за 100 лет сменилось 28 первосвященников. «Как мухи на ране»,- заметил сам импер. Тиверий о той быстроте, с которой в его царствование сменяли в Иерусалиме друг друга верховные духовные сановники. Мы знаем, как первосвященник, по свидетельству Талмуда, ежедневно употреблял на свои обеды по 300 телят и 300 мер вина, как безумная роскошь, доходившая до того, что некоторые первосвященники имели одежды ценностью до миллиона рублей, заставляла прибегнуть к воровству из храма и особенно к торговле священными предметами, когда цена голубя для жертвы дошла до золотой монеты, когда грабили и обирали религиозный и преданный обрядности народ. Эвальд в своей «Истории израильского народа» говорит о первосвященниках, что они под влиянием алчности и честолюбия делали из благочестия нечто вроде ремесла или торговли. Этим особенно отличался Анна со всею своею фамилией, тот самый Анна, который руководил допросом и осуждением Иисуса, тот самый Анна, для которого двукратное изгнание Иисусом торгующих из храма служило незабываемым оскорблением, покушением на доходы его фамилии, требовавшим мести и скорейшего устранения Иисуса. Энергические проклятия сыплются в самом Талмуде на первосвященников этого времени. «Одни бьют народ своими жезлами, другие порицаются за свои «дубинки», иные за кулаки, иные за клеветнические наветы». «Горе мне от дома Анны, горе мне от змеиного шипенья»,- таков приговор Талмуда об Анне и его фамилии. Итак, если история знает осуждение Сократа, изгнание Аристида, многократную ссылку св. Афанасия, осуждение Галилея, смерть Гуса и у нас, на Руси, суд над Филиппом,- то мудрено ли, что Синедрион в эпоху своего упадка произвел суд над И. Христом, не имевший ни форм, ни добросовестности законного судопроизводства и противный духу еврейского гуманного и справедливого законодательства.

Мы можем здесь привести историческое свидетельство, которое ясно указывает и на глубокий нравственный упадок Синедриона времен Иисуса Христа, и на возможность беззаконной деятельности этого Синедриона. Иосиф Флавий в своем сочинении об иудейской войне, случившейся всего чрез 32 года после суда над Иисусом Христом, говорит буквально вот что:

«Составлялись (в попрание всякой справедливости) фиктивные суды и ложные приговоры, когда нужно было обеспечить смерть какого-либо противника».

Если так, то неудивительно, что Синедрион, которому в основу деятельности было положено правило: «спасать, а не разрушать жизнь», в деле суда над И. Христом, соблюдая отчасти форму, а скорее карикатуру судилища, стремился лишь к осуждению Иисуса, а не к оправданию Его, как это требовалось законом.

Но в человеческой неправде торжествовала правда Божия; это, однако, не дает оправдания Синедриону. По законам этой вечной Правды Иисус должен был умереть, но судьи Его на земле действовали не по насилию и не принудительно, а по обыкновенному течению человеческих дел, сохраняя и свой разум, и свою свободу. Оттого деятельность их справедливо в истории всегда вызывала негодования и ужас, справедливо заклеймена названием позорной, преступной и богоубийственной.

Ренан с редким остроумием говорит: «Лучшие из людей были из иудеев, худшие из людей были — также из иудеев. Странный народ, поистине отмеченный клеймом у Бога: он мог произвести параллельно, как два отпрыска одного стебля, первенствующую церковь — и яростный фанатизм мятежников Иерусалима, Иисуса — и Иоанна Гискальского, апостолов и зилотов — и убийц, евангелие — и талмуд. Можно ли удивляться, что такие роды сопровождались болями, схватками и горячкой, каких еще никогда не видано было!»

Форму выражения можно критиковать, замечает Фаррар, но факт сам по себе и знаменательный, и поразительный.

Не потому Иуда предал, а Синедрион осудил,- не потому, что это было предсказано, но потому-то и было предсказано, что Иуда предаст, а Синедрион осудит,- сам, вольною волей, а не по принуждению. И посему с полною справедливостью на судьях народа иудейского, судивших и осудивших Иисуса Христа, лежит проклятие Божие и проклятие человеческой истории.
Священномученик протоиерей Иоанн Восторгов.