Мы приходим в мир сей, неся с собой тяжелый груз, – и этот факт научно доказан. Мы многое получаем в наследство, через ДНК, и каждый из нас призван бороться с тем, что есть негативного в этом наследстве. Если ты раздражителен, ты призван стать кротким, если жаден – призван стать милостивым, если разбалован – ты призван стать подвижником, закалиться. Как говорил старец Паисий, если ты говорун, тебе нужно стать святым говоруном. То есть говорить все время о Боге, стать сродни апостолу. Если ты силен – надо стать сильным святым.Один подвижник сказал:

– Ты очень любопытен! Тебе надо сделать свое любопытство священным! Например, выучи все жития святых. Вместо того, чтобы исследовать подноготную жителей своего околотка, изучи «подноготную» святых, выясни все про их жизнь, чтобы знать, что каждый из них делал.

Каждый освящает себя тем, что ему дано. У одного есть одно, у другого другое. У одного одна немощь, у другого – другая, у одного одно дарование, у другого – другое. Всё это составляет наше собственное я. Мы призваны преобразить всё это в Иисуса Христа. Ты скажешь, что одно легче, а другое труднее? Но потому Бог и не судит по внешности, потому Христос перво-наперво и запретил нам судить. Он не позволяет нам судить людей именно потому, что мы не можем видеть сердце человека. Он говорит нам: Не судите других по наружности (Ин. 7: 24).

Наш старец говорил нам: тот человек, который по природе своей кроток, что бы ты с ним ни делал, не нервничает; однако ему не будет венца от Бога, потому что он кроток. А тот, кто и из-за малого пустяка вспыхивает, но целый день борется с собой и тогда, как мог бы разгневаться пятьдесят пять раз, разгневался только пять, – он человек, ведущий духовную брань.

Тогда как другого, если и захочешь вывести из себя, не сможешь сделать этого. Потому что для этого он должен быть немного поэнергичнее, а не таким апатичным: ты его и так, и эдак – а он ничем не смущается. Да пошевелись же хотя бы, сын мой, скажи и ты какое-нибудь слово, я не знаю, воспротивься там, что ли! Скажи же что-нибудь! Ничего! Он как машина, в которую вместо бензина залита вода. Ну что, загорится ли когда-нибудь вода? Не загорится.

В его характере есть что-то хорошее, но ему не будет особой похвалы от Бога, потому что он на самом деле кроток. А тот, кто действительно борется и проливает поты для того, чтобы не разгневаться и не смутить людей, – это подвижник, это великий борец.

В житии святого Афанасия Афонского, ктитора Великой Лавры, описан такой случай. Этот святой всегда много ел, и монахи говорили: «Да, свят наш старец, но ест много…»

Услышав это, повелел он однажды повару приготовить еды намного больше обычного и наказал ему: «Запри дверь трапезной, чтобы они не могли разойтись по кельям, и делай то, что я тебе скажу!»

Сели монахи и начали есть. Когда они закончили, святой Афанасий сказал повару:

– Принесите всем еще по одной порции!

Принесли вторую порцию, и монахи съели ее. Третья порция. Монахи принялись и за нее, но съели только, скажем так, одну треть. Принесли четвертую порцию. Они уже не могли есть, только двое-трое из них осилили ее. Пятая порция. Шестая порция. Седьмая. Святой Афанасий съел семь порций. Тем временем все уже отказались есть. И он сказал тогда братиям:

– Вот посмотрите: семь порций я съел и могу сказать, что только теперь я едва насытился в какой-то мере! Чувствую, что съел столько, сколько съедал бы, если бы соблюдал воздержание. Вы съедаете одну тарелку и наедаетесь, и вам этого довольно. А я съедаю с вами две тарелки и никогда не наедаюсь, ибо мне необходимо съедать семь. Съедаю только две или полторы и с великим трудом воздерживаюсь. Поэтому не судите по наружности. У разных людей разная мера.

Человек видит это, когда он живет среди множества людей. Действительно, есть люди, которым достаточно горсточки еды в сутки, а другой съедает целую кастрюлю и не наедается. Между ними большая разница. Есть разные люди. Поэтому мы не можем судить другого человека по внешности –поэтому суд и принадлежит одному только Богу. Поэтому дарования и харизмы, о которых предполагается, что их мы имеем или кажется, что имеем, и даже плохие качества мы должны принимать с великой любовью и большим снисхождением, предоставив суд Богу.

На это указал Христос словами: на всякий день несите крест свой(ср.: Лк. 9: 23). Что это, то, что мы должны делать ежедневно? Бороться с собой. У меня такой характер: я завидую, обижаюсь, своенравен, строптив – значит, я должен бороться со всем этим. Что поделать? Я такой. Вижу это, сам себе ставлю диагноз, что я такой, и за этим диагнозом должно следовать лечение.

В монашестве первое, что нужно претерпеть, – это понести этот страшный диагноз, когда человек слышит о том, что он представляет собой в действительности. Что такое исповедь? Это раскрытие наших реальных духовных болячек, каковыми являются наши грехи; она – диагноз духовного отца, который говорит тебе: «Посмотри, ты…то-то и то-то». Или не говорит тебе этого, потому что ты не можешь этого понести, а знает это сам.

Это как когда ты идешь к врачу, он осматривает тебя и знает, что с тобой, какие лекарства и сколько прописать тебе, какое лечение тебе надо принять, чтобы выздороветь. Так же и в духовной жизни. Человек тотчас видит, что происходит, как он бывает побежден, где падает, где сталкивается с трудностями, и там он останавливается и начинает бороться смиренно, без стресса, без этих бесконечных: «Ну почему?! Ну почему?! Ну почему?!», которые нередко являются порождением нездорового эгоизма.

«Ну почему же я думаю так, почему я делаю это?!»

Хорошо, а ты что думал о себе? А почему бы тебе не думать так? Неужели ты считал себя таким хорошим, что удивляешься, как ты мог подумать или сказать такое? Ты человек, ты всё можешь подумать и всё можешь сделать. Если человек не внимает себе или подчиняется страстям, он может сделать всё и выдумать всё. У человеческой природы имеются возможности ниже ее и выше ее. Огромные возможности.

Ответим на следующий вопрос: «Вы сказали, что болезненное смирение – это самый плохой эгоизм. Что это такое, и как нам его различить в себе? Отличается ли смирение от смиренномудрия? Где проходит грань между человеческим достоинством и недостоинством, смирением и унижением?»

Посмотрите, дети: смирение, совершенное смирение есть совершенство человека. Совершенный человек – это смиренный человек, который может по-настоящему любить другого человека и Бога. Потому что смиренный – единственный, кто может подражать Христу: пожертвовать собой ради брата своего и действовать с абсолютной любовью. Только смиренный человек может по-настоящему любить других и Бога. Или любить соответственно своему смирению, в той же степени. Следовательно, смиренный человек – совершенный человек.

Однако пока мы достигнем этого, нам надо пройти через много ступеней, исключительно много ступеней. Через призму своего опыта, врачующего человеческую душу, отцы Церкви описывают всю эту лестницу, ведущую к совершенному смирению.

Совершенное смирение не означает унижения. Нет. Смирение представляет собой восполнение твоего бытия. Когда ты достигнешь его, ты уже функционируешь с благородством, без страха, без комплексов, без подозрительности, без корысти, без лукавства, без всего. В смиренном человеке нет ничего, что имелось бы в недостатке. Нинедостатка, ни излишества. Все действует в чудесной гармонии и равновесии. Поэтому смирение никак не связано со всякими нездоровыми вещами, с комплексами неполноценности и невесть еще с чем.

Но ты скажешь: «А мы? Хорошо, таково совершенство. А мы где находимся?» Мы боремся за то, чтобы стать смиренными сердцем, как повелел нам Христос, и стать подобными Христу – нашему Отцу.

Мы начинаем с первой ступеньки. Это, естественно, еще не совершенство, а всего лишь первая ступень. Как дитя, которое должно научиться читать и писать, начинает с яслей, пока не дойдет до университета. Да, оно не может быть совершенным в яслях. Или еще в первом классе, где, учась писать буквы, исписывают ими по полстраницы. Да, но если не будешь писать этого, ты не попадешь в университет. Ты не можешь перепрыгнуть через первый класс по той причине, что всё это – детские занятия, и сказать: «Ну что это за ребячество?» Да, это всё для детей, но это – основа, и поэтому это нужно. Ты начнешь с этого, пойдешь в первый, во второй, третий класс, подрастешь, станешь крепче и телом, и умом.

Следовательно, и в духовной жизни человек начинает с простых, даже внешних вещей. Когда человек хочет стяжать смирение, он начинает с того, чтобы отсечь свою волю. Например, он проявляет терпение к другому человеку, не настаивает на своем, не ругается из-за того или другого и начинает относиться к окружающим со смирением. Также и во внешнем: он пользуется мирскими вещами в меру, не вкладывает эгоизм и тщеславие даже в свой внешний вид, в свой образ жизни, в манеру говорить, смотреть и относиться к другим.

Авва Дорофей рассказывает, что однажды он оказался в таком месте, где поносили какого-то христианина, который слушал всё это без доли смущения. И авва подумал: браво, у этого христианина имеются добродетели: другой его ругает, а он не говорит ничего! И когда подошел к нему и спросил: «Как же ты выдержал в тот миг, когда другие тебя поносили, чтобы ничего не ответить им?» – тот сказал: «На этих собак, что ли, я стану обращать внимание?»

То есть он им не отвечал не потому, что был смирен сердцем и говорил себе: «Ладно, не буду спорить. Проявлю терпение», – а потому, что презирал их и считал собаками[1].

Иной советует тебе: «Да забудь ты об этом! Не обращай на него внимания!»

Пусть так, не обращай на него внимания, это лучше, чем воевать с ним, но все же тебе следовало бы смотреть на другого более добрым оком.

Гнев – признак эгоизма. Это одна из лампочек, которые вспыхивают, когда электричество приходит в дом. Нажимаешь на кнопку, и лампочка загорается. Итак, ты хочешь посмотреть, есть ли в тебе эгоизм?

Гневаешься ли ты? Если гневаешься и начинаешь нервничать, это значит, что что-то в тебе не так, это значит, что все эти нервы не оттого, что другой задел тебя или поставил твою репутацию под знак вопроса. Это всё признаки, это тест, по которому человек может проверить себя сам.

Другой приходит и оспаривает сказанное тобой или выражает к тебе презрение, не говорит с тобой или поносит тебя, унижает – и ты стараешься не ответить ему. Разумеется, сначала это трудно. Внутри себя ты можешь кипеть весь. Ладно. Но ты закрываешь рот и говоришь себе: «Стисну-ка я зубы, чтобы не ответить ему».

Ты скажешь мне: «А что же в этом хорошего?» Да, это не совершенно – совершенством было бы помолиться за того, кто тебя опорочил, – но это уже первая ступенька. По меньшей мере, не отвечай ему.

Это сказал Христос, но слова Его понимают ошибочно. Он сказал: «Зуб за зуб», – и говорят: «А что же это значит тогда? То есть если тебе кто-нибудь выбьет зуб, ты тоже должен выбить ему зуб?» Или око за око. Они не понимают, что Бог сказал это евреям, потому что евреи и люди той эпохи, стоило выбить им зуб, как они разбивали обидчику всю челюсть, и поэтому Бог запретил им это и сказал: «Выбил ли тебе кто зуб? Не выбивай ему все 32, а только один». Это был подвиг для тех людей.

Или если выбьешь ему глаз, он уже кидается отрубить тебе голову. «Один глаз, – говорит ему Господь, – у тебя есть право на один глаз. Ни голову ему не отрубай, ни обоих глаз не выбивай. Одна пощечина – за одну пощечину. А не так, чтобы ты переломал ему все кости».

Приложите это, однако, к какому-нибудь народу строптивому или к самим себе. Вот подходит к тебе кто-нибудь и бьет тебя в зубы кулаком – если ты вспылишь, то один ли только кулак отвесишь ему взамен? Или скажешь: «Извини, пожалуйста, я должен тебе буду один кулак»? Нет, ты отвечаешь ему на это десятью ударами.

Поэтому человек начинает с простых вещей – это подвиг и борьба. Потом в жизни ведь много такого, что кажется мелочью. Стоишь где-нибудь в очереди, а другой приходит и встает перед тобой, и ты проявляешь терпение. Отцы Церкви использовали такие мелочи превосходным образом. В «Патерике» имеется много прекрасных примеров этого.

Об авве Агафоне говорится, что он сказал Богу: «Боже, помоги мне сегодня исполнить волю Твою!»

Ты решаешь, что сегодня сделаешь всё, чтобы исполнить волю Божию. Мы склонны думать, что это значит – взять Евангелие и читать его с утра до вечера. Или как вопрошало меня одно духовное чадо: «Отче, должен ли я целый день читать Новый Завет, сидя в своей комнате?»

Я ему говорил до этого: «Внимай себе, чадо, не шатайся по улице!», а он подумал, что нужно сидеть с Новым Заветом в своей комнате и читать его постоянно.

Итак, что же сделал авва Агафон, чтобы исполнить волю Божию в тот день? Ничего особенного. Он встал утром, как делал это каждый день, и отправился на мельницу, чтобы смолоть свое зерно, которым ему предстояло питаться весь следующий год. Пришел он в Египет и сказал себе, что пойдет сделает свое дело. Пришел на мельницу, и тут какой-то человек сказал ему:

– Авва, ты не поможешь сначала мне смолоть зерно? Потом смелешь свое…

– С удовольствием, брат!

А вы знаете, что тогда мололи не как сейчас, машинами: насыпаешь в нее зерно, и оно мелется себе – тогда нужно было вращать каменные жернова. Я застал это на Святой Горе, потому что там, где мы жили, не было машин, и, когда мы хотели запастись елеем, нам приходилось самим вращать тяжелый камень, чтобы выжать елей. Вы понимаете, что сначала из тебя самого выжимался весь елей, а после этого уже шел тот?! Ты предпочел бы никогда не есть масла, чем… Вот так ты понимаешь, как дорога капля масла, которое сегодня человек может запросто выкинуть. Восемь маслин дают одну ложечку масла, и оно доставалось с таким трудом: нужно было тащить маслины на своем горбу, выжимать их и еще невесть что. Так было трудно…

Итак, авва пошел и помог тому человеку. Только он закончил и хотел уже засыпать свое зерно, как приходит другой и говорит:

– Авва, я тороплюсь, прошу тебя: пропусти меня!

– С удовольствием!

И ему помог.

С самого утра и до вечера он так и не смог смолоть свое зерно. Только собирался засыпать его, как приходил кто-нибудь, опережал его, и за целый день ему так и не удалось сделать это. Но в «Патерике» написано, что он не позволил себе при этом даже мало-мальски возроптать на брата своего, а под конец был извещен, что в этот день ему действительно удалось исполнить волю Божию[2].

Видите, как он в своей повседневной жизни не возмущался и не обвинял никого?

О другом авве говорится, как он отправился продавать свои корзины, а к нему привязался один парализованный человек. Авва продавал корзины, которые сам делал, и на эти деньги ему предстояло жить целый год, так как он подвизался в пустыне. Больной спросил его:

– За сколько ты продал корзину?

– За одну монету.

– Ты купишь мне пирог?

– Куплю!

Как только продал еще одну, парализованный тут же спросил:

– А эту за сколько продал?

– За две монеты!

– Купишь мне платок?

– Куплю!

И так продолжалось весь день –авва истратил на него все свои деньги. Ничего не оставил для себя. А напоследок тот сказал ему:

– Ты отведешь меня домой?

– А где твой дом?

– На другом конце Александрии.

– Хорошо, отведу. А как же тебя вести?

– Как? Посадишь меня на свою спину.

Взвалил он его себе на спину, хотя сам был изможден, а человек тот оказался очень тяжелым. Шел он, шел, и в какой-то момент ноша его стала легчать, обернулся он назад и что же видит? Ангела Господня, который сказал ему:

– За это имя твое будет великим пред Богом![3]

Именно за то, что он совершил такое в своей повседневной жизни.

Дети, не думайте, что совершенство христианина проявляется в специальных условиях. Мы не вырастаем в парниках. Мы живем в мире сем, каждый своей повседневной жизнью – там ты и станешь совершенным, когда будешь внимателен в этих обыденных вещах, происходящих с тобой каждый день.

О другом подвижнике, достигшем высокой меры, говорится, что в час смерти лицо его просияло, и его спросили:

– Но что же ты совершил в жизни своей?

А он ничего особенного не мог рассказать. Он не был великим подвижником.

– Ничего такого я не совершил в своей жизни, никаких особых подвигов. Но прожил я в монастыре вот уже 30 лет, и в одной келье вместе со мной находилась моя корова. Старец наказал мне поместить ее у себя.

Понимаете, он плел корзины, а корова жевала их и портила, они ведь были сплетены из травы… Вы представляете себе это: жить в одной комнате с животным?! Мы с людьми и то не можем ужиться никак. А монах сказал:

– Но за 30 лет я не позволил себе вознегодовать на моего старца.

А на его месте другой сказал бы: «Да ладно, ну в своем ли уме этот человек – повелеть жить с коровами? Неужто комнат уже не хватает?»

Однако ни на животное, ни на человека не возроптал тот монах. Проявил терпение в том, что было у него перед глазами, и это сделало его совершенным пред Богом, потому что он делал это ради любви Христовой, говоря себе: «Ради Бога проявлю я терпение и стерплю это животное, вытерплю этого человека, переживу это затруднение!»

Следовательно, человек начинает с малых дел. Кто не обращает внимания на малые дела, тот никогда не дойдет до великих. Кто презирает малые дела, тот падет. Поэтому в духовной жизни важно, чтобы человек начал просто, спокойно, с того, что жизнь преподносит ему каждый день.

Начинаешь ты день свой – тут приходит другой и нарушает твои планы, приходит второй, поносит тебя на чем свет стоит и говорит: «Ты виноват!»

Это удобные возможности, возникающие каждый день в твоей жизни. Воспользуйся ими – и увидишь, что у тебя будет много случаев к тому, чтобы усовершенствоваться, чтобы достичь совершенства. Если ты каждый раз нервничаешь и кричишь: «А вот сейчас приду и покажу тебе, кто виноват!» – то, конечно, по-человечески ты можешь оправдаться, но потеряешь все эти возможности к усовершенствованию.

Все можно обернуть на пользу, а самая большая арена для смирения – это брак, если им пользуются смиренно. В браке нет места эгоизму. Если имеется эгоизм, брак распадется, он затрещит по швам. В браке ты призван упразднить себя, служить своим детям, своему семейству. Ты трудишься каждый Божий день, идешь домой, и тут приходит сын твой или дочь и забирает у тебя деньги, говоря: «Мне нужно десять лир, чтобы пойти туда-то!»

А ты с таким трудом заработал эти десять лир. Но, несмотря на это, с радостью отдаешь их, чтобы доставить радость своему ребенку или купить ему что-нибудь хорошее. Или же всю жизнь из кожи лезешь, чтобы купить себе дом или что-нибудь еще, а потом с удовольствием отдаешь его своим детям – это ли не преодоление себя? Когда я отдаю своему ребенку то, что у меня есть, тогда как сам я вымучен, разбит, хочу спать, измотан… Или же когда нянчу своих малых детей: ночью хочу спать, валюсь с ног от недосыпания, я уже не выдерживаю, но иду посмотреть на них, приласкать их с любовью. Что это такое? Это повседневное преодоление себя –и для мужа, и для жены. Смирение не значит совершение нереальных вещей. Оно происходит не где-то там, а здесь, где находишься ты – на твоем рабочем месте. Например, у тебя суровый начальник, настырный коллега – посмотри на него с любовью, используй это, обрати это на пользу духовным способом.

Разумеется, это нелегко. И не все мы постоянно пребываем в состоянии такого духовного бодрствования, чтобы всегда использовать возможности и поступать как должно. Но по крайней мере там, где нам это не удалось, где уже вспыхнули лампочки и стал валить дым, там… когда погаснет это зло, смирим себя пред Богом и скажем:

– Боже мой, прости меня! Я не смог – я опять разгневался, опять вспылил, опять поругался, я упустил возможность, имевшуюся у меня.

Смирение или исповедь помогают мне поправить то, что я сделал, или вернуть ту возможность, которую я потерял. Так человек постепенно приобретает смирение через все воспитание, которое мы получаем в Церкви.

Смиренномудрие означает смиренно думать о себе. Приходит к тебе какой-нибудь помысел, например: «Нет никого такого, как ты!» – а ты говоришь: «Да замолчи же ты, дитя мое! Чтобы не было никого такого, как я? Да кто я такой?» Это смиренномудрие.

Или же помысел говорит: «Я знаю все!» Но ты говоришь себе: «Да откуда у меня столько уверенности? Разве я не совершал столько ошибок в своей жизни? Разве говорил так много такого, что оказывалось потом неправдой? Как я могу знать все?»

И другой тоже может быть прав. Отсюда ты понимаешь, что одно дело – смирение, а другое –смиренномудрие, которое значит, что ты пытаешься подвизаться, иметь смиренные помыслы. Не думать, что ты центр Вселенной, что ты знаешь все. Когда тебя борет помысел, что что-то якобы обстоит таким-то образом, ты должен воспротивиться ему смиренными помыслами, пока не приведешь себя в состояние равновесия.

Вот ты думаешь, что все смотрят на тебя, и поэтому говоришь: «Я не хожу в церковь, потому что, как только войду туда, все оборачиваются и смотрят на меня». Хорошо, дочь моя, но неужто вся церковь оборачивается и смотрит на тебя, как только ты войдешь? Да как же может быть такое? Может, зажигается какая-нибудь лампочка, что ты, мол, вошла внутрь, и все оборачиваются, чтобы увидеть тебя? Никто тебя вообще не видел. Да и желания у них такого нет. Это у тебя есть какая-то идея о себе, и ты думаешь, что ты – центр Вселенной. Кем ты себя воображаешь, чадо? Неужели ты думаешь, что, где бы ты ни появилась, ты притягиваешь взоры людей? Да другой пошел в церковь не для того, чтобы посмотреть на тебя. Что в тебе такого ценного, что другой непременно должен это увидеть? Правда заключается в том, что он даже не замечает тебя!

Однако если в такой ситуации вместо того, чтобы стесняться, ты скажешь себе: «Никто на меня не смотрит! Да и зачем на меня смотреть? Зачем им обращать на меня внимание?» –вот тогда ты смиряешься.

То же самое касается стыда, который у нас иногда бывает. И на нем тоже есть подобные отметины эгоизма. Почему тебе стыдно? Тебе стыдно пойти куда-то? А почему? Думаешь, что испортишь себе репутацию? Отцы решительно воевали с этим. Когда кто-нибудь приходил к ним, желая стать подвижником, они ему говорили:

– Ты не можешь им стать! Если хочешь стать подвижником, возвращайся назад, в свой родной город, одень на себя старые лохмотья, просиди 40 дней, прося милостыню, у ворот церкви, а затем приходи, поговорим!

Ты понимаешь, что это трудно, но это поражает самую сердцевину эгоизма в человеке. Разумеется, мы приводим крайний пример, чтобы увидеть, что мы можем сделать.

Начинаешь с того, чтобы сказать другому одно только «Извини!» Иди и скажи ему это!

– Нет, я не скажу ему этого!

Заставь себя смириться и сказать сестре своей:

– Извини меня, я была неправа!

Не жди, чтобы другой извинялся перед тобой. Не говори ему:

– Вот, мы поругались с тобой за обедом, извини меня, но ты тоже нехорошо поступил со мной.

Это не извинение, это как если бы ты сказал: «Извини, но ты тоже грешишь».

Или же мы говорим так:

– Если я тебя чем обидел…

А между тем мы растоптали его, мы смешали его, как говорится, с грязью и в то же время лицемерим: «Если я чем обидел тебя, прости!»

Нет, дети, это не испрашивание прощения. Просить прощения –значит сказать другому:

– Брат, прости меня, я был неправ, я огорчил тебя, прости!

И произнести эти слова осознанно. Это первое, что отталкивает от нас токсины эгоизма и помогает нам стяжать смирение.

И на этом мы с вами смиренно завершим нашу беседу!